– Голодные бедняжки… – Ксюша порылась в сумочке, но «орбит» не тянул на кошачье лакомство. – Кому-кому? Тебе говорила! Ты со своими статьями и рассказами иногда на зомби похож. Не слышишь, не видишь ничего.
– Адвокатура, угомонись, – сказал Антон, поднимаясь.
– Я же просила так не говорить! Тоже не слышал?
– Слышал. Всё-всё… Искуплю. Но сначала – сосиски!
– Что? – Ксюша не поняла, но засмеялась, слишком смешно у Антона вышло.
– Подожди здесь. Я в магазин.
В тридцати метрах был дискаунтер. Он купил пачку «вискаса», две сосиски, плавленый сырок и имитирующую вымя силиконовую упаковку молока, на которой почему-то был нарисован «Спутник-1». Взял на кассе желатиновых мишек – для Ксюши.
Чёрный заурчал и принялся лопать «вискас» прямо у картонки. Пепельно-рыжий спрятался, но, не устояв перед вкусными запахами, появился из убежища, чтобы тут же в нём скрыться, правда, уже с куском сосиски. Покрошенный плавленый сырок оставался не тронутым, делая скрытую антирекламу производителю.
– Животные лучше людей, – сказал Антон.
– Почему?
– Они не умеют притворяться, – ответил Антон. Параллели со статьёй о видизме проглядывались везде. «Только люди практикуют крупномасштабное взаимное умерщвление. Только люди способны к осмыслению абсурда».
– О! У них тут и посуда есть, – Ксюша вытащила из-под картонки пластиковые крышки и стала наполнять их молоком из дозаторов в ножках-сосках упаковки.
– Продуманные котяры, – улыбнулся Антон, почёсывая чёрного обжору веточкой.
– Рыжие все продуманные.
Антон глянул на огненные волосы Ксюши и, щурясь, покачал головой.
– Эт-точно.
– Пошли, а то я чихать начну, – попросила Ксюша.
– Лопайте, мелюзга, – напутствовал Антон, вставая. – Эй, оставь рыжему!
Рыжий, словно осознав свершающуюся несправедливость, выбрался из проёма и потеснил чёрного обжору. Нечего тут. Переходи на сырок и сосиски, братец.
– Значит, сфинкса тебе дарить придётся, – сказал Антон после того, как они попрощались с котами.
– Не надо. Я собачница больше.
– У собак тоже шерсть есть.
– А у меня только на кошачью аллергия.
– Так! Видовая дискриминация!
Люди за стеклом кафешек курили, наслаждались напитками, сообщающимися сосудами делились новостями, радостями и тревогами. Антона нервировала близость стеклянных клеток и чужих взглядов. В одиноком статичном человеке, убивающем вечер за бокалом пива и разглядыванием прохожих, есть скрытая тревожность, опасность. Он никуда не спешит, ничем ни занят. Он либо счастлив – смакует приятные воспоминания, как свежее пиво с горчинкой, либо раздавлен депрессией. В обоих случаях – он пуст. Открыт и непривередлив к мыслям. В него можно влить что угодно. Желание обнимать прохожих или раскалывать им черепа. А можно прокипятить и опустить под струю холодной воды.