С княжной судьба свела ее давно.
Девятилетняя сиротка-челядинка рыдала, сидя прямо на полу, поджав
под себя ноги и спрятав мокрое лицо в коленки. Бабка Крутиха
оттаскала нерадивую помощницу за косу, что та по вечной
рассеянности опрокинула кадку с квашней. Услада чувствовала, что
виновата, а все ж обида душила, жалко себя было, ну, прямо воздуха
в груди не хватало. Маленькая Марфа брела по темному коридору и
тоже утирала щеки. Чего уж у нее случилось, не ведомо, но только
княжна уселась рядом, и так-то они всласть обе выплакались, что
Марфа забрала Усладу в свои покои. А работа при княжне была
несложной: воды принеси умыться, гребнем косу расчеши, да песню
какую спой. А песен Услада знала немало, раз услышит какую, так та
сама к языку и прилипнет. И княжна с детства петь была мастерица,
сядут, бывало, на лавку, да обе как запоют, что соловушки на
ветках. А еще Услада басни[2] сказывать
слыла мастерицей: примостится у печки, княжичей малых рядом
пристроит, Марфа подушечку под спину подложит и тоже слушает, да
тайком из-за угла дети челядинок ушки навострят, а уж Услада
старается сказы выводит – и про витязей хоробрых, чудищ диковинных
побивающих, и про водяного коварного, что рыбаков в омуте
поджидает, да про кикимор болотных и русалок неприкаянных. А коли
отец Киприан станет гневаться, так Услада и про Илью Пророка может
поведать, что по небушку в колеснице гремит, и про святого Георгия,
змия побеждающего, да про чудеса в Кане Галилейской, и как трубы
стену Иерихонскую разрушили. Всему этому она на проповедях внимала
да запоминала, добавляя немного своих подробностей, ну чтоб
неразумной детворе понятней было. И все нахваливали, а княжна, так
сильнее всех.
Так что Марфе Услада была многим
обязана и любила крепко и преданно. А еще понимала настырное
желание хозяйки напроситься с Изяславом в Исады, как замуж-то идти,
коли жениха ни разу не видела? А муромский княжич будет там, среди
взрослых мужей. Изяслав его позвал сговориться. Сама б Услада
должно побежала бы хоть одним глазком поглядеть, а все ж боязно,
зябко. И хрупкие плечи едва заметно вздрагивали от каждого резкого
порыва ветра.
Напрасно Услада надеялась, что по
пути удастся побывать в стольной Рязани, поглазеть на узорочье
храмов, потолкаться на торгу. Изяслав к столице заворачивать не
пожелал, сразу направив малую дружину к Исадам. Двоюродного братца
Романа Игоревича, что делил с Глебом рязанский стол, Изяслав не
жаловал, да и со старшим братом дружбу водил редко. «Эх, хоть бы
замирились в Исадах этих, из братины бы хлебнули, все ж родня, от
одного древа побеги, единого деда внуки, – снова вздохнула про себя
Услада, – а тогда уж на радостях можно будет и в Рязань заехать.
Княжна тоже там лишь раз бывала».