Некоторое время мы сидим в безмолвии, после чего гостья решает сменить тактику. Она встает с кресла и берет с каминной полки наше с Гленом фото, где оба мы чему-то смеемся.
– Вы здесь такие молодые. Это еще до того, как вы поженились?
Киваю.
– А вы до этого долго друг друга знали? Еще со школы?
– Нет, не со школы. Мы встретились однажды на автобусной остановке, – начинаю рассказывать я. – Он был очень симпатичным и сумел меня там чем-то рассмешить. Мне тогда было семнадцать, я стажировалась в парикмахерской в Гринвиче, а он работал в банке. Он был немного меня старше, носил солидный костюм и дорогие ботинки. Вообще, сильно от меня отличался.
Я стараюсь придать своим словам этакий романтический налет, и Кейт Уотерс тут же на это клюет – что-то быстро строчит в блокноте, взглядывая на меня поверх своих очочков, и этак понимающе кивает. Но меня-то этим не проведешь!
На самом деле ничего такого уж романтического в Глене не было. Свидания наши проходили главным образом в темноте: в кино, на заднем сиденье его «Эскорта» или в парке, – и особо о чем-то поговорить времени у нас не было. Зато я хорошо помню, как он впервые сказал, что любит меня. Я тогда вся пошла мурашками, ощущая буквально каждую клеточку своего тела. Первый раз в жизни я по-настоящему ожила. Я призналась, что тоже люблю его – безумно люблю. Что не могу ни есть, ни спать, не думая о нем.
По дому я тогда бродила как во сне, и мама говорила, что с моей стороны это какая-то «одержимость». Не знаю точно, что она под этим подразумевала, но мне действительно хотелось быть с Гленом каждый день и час. И вдруг, представляете, он сказал мне, что чувствует то же самое! Мне кажется, мама меня просто малость ревновала. Ведь она во всем тогда рассчитывала на меня.
– Она чересчур за тебя цепляется, Джинни, – заметил Глен. – Это ж ненормально – везде и всюду ходить с дочерью.
Я попыталась объяснить, что мама просто боится выбираться из дома одна, но Глен сказал, что это всего лишь ее эгоизм.
Со мной он вел себя так покровительственно! В пабе занимал мне место подальше от барной стойки («Не хочу, чтобы тебе было слишком шумно».), а в ресторанах за меня заказывал блюда, чтобы я могла отведать что-нибудь новенькое («Попробуй-ка, Джинни. Тебе это непременно понравится».). Я послушно пробовала, и порой эти новые кушанья и впрямь были чудесными. Если же нет – я ничего ему не говорила, боясь задеть его чувства. Когда я что-то делала не так, Глен умолкал, уходя в себя, и мне это страшно не нравилось. Я чувствовала, будто его разочаровала.