Cын был нежеланным ребенком, но Валентину отговорили от аборта. Первую беременность прерывать рискованно для здоровья. Коля любил рисовать, любил домашних животных и рос спокойным, послушным и добрым мальчиком. Юрий любил своего сына и старался научить всему, что хорошо умел делать сам. А вот с матерью у Коли отношения не ладились.
С раннего детства Валентина во всём и во всеуслышанье критиковала своего сына. Вначале он был для неё «уродцем», «гадким утёнком», слишком толстым и слишком «себе на уме», и только портил книжки и тетрадки, в которых рисовал свои каракули.
Она ставила сына в угол так часто, что он полюбил его. Tайком брал туда книжки, игрушки и проводил время играючи. Однажды Валентина заметила это и стала ставить Колю в другой угол на колени на горох, чтобы не хитрил. Коля сделал специальные дощечки, спрятал их рядом с местом своего наказания. A когда оказывался в углу, незаметно засовывал дощечки под штанины и стоял на коленях как ни в чём не бывало. Тем более, что на расстоянии вытянутой руки под матрасом всегда лежала одна из любимых книжек.
После тяжелой болезни Коля стал тощим как дистрофик и стал для своей мамы чересчур худым, «глистой». Теперь Валентина ругала его за плохой аппетит. Однажды шестилетний Коля возразил маме по какому то пустяковому поводу и Валентина ударила его кулаком под дых. Ей казалось, что она просто замахнулась на сына, а он подвернулся некстати. У Коли на несколько минут перехватило дыхание. Не только от удара, а ещё и от сильной обиды. Ведь он не заслужил, чтобы его били. Да ещё так больно. Коля долго не мог разогнуться от боли и шока, сидел и тихонько скулил. А Валентина еще сильнее стала ругать его и обзывать обидными словами за то, что он ещё и притворяется.
Часто Валентина закрывала сына на замок, запрещая играть на улице и встречаться с друзьями. Особенно часто она так делала, когда папа уезжал на несколько месяцев на сессию в город. Коля до дрожи в коленках боялся мать, но сидеть взаперти целый день, пока она на работе, было невыносимо. Коля открывал форточку, в деревенских домах тех времен не было створок у окон, но были форточки, и вылезал на улицу, рискуя сломать шею. Бегом несся к почтовому ящику, брал «Мурзилку» или «Советский экран» или просто носился по двору, потом залезал обратно и чувствовал себя преступником и героем одновременно.