Восьмой класс я окончила с одной «четверкой» по трудам. Неумение шить ночнушки не прошло для меня даром. Все лето мне пришлось ходить следом за пожилой учительницей, чтобы та помогла исправить эту оценку. Я ее повсюду преследовала: в опустевшей школе, на улице и в магазине. Она, не выдержав напора, пошла мне навстречу и сказала, что весь девятый класс я буду посещать ее дополнительные занятия.
Перейдя в девятый, я со страхом ждала двенадцати часов дня вторника и пятницы. Я приходила на занятие, вытаскивала из пакета брюки и блузки, пошитые дома мамой, показывала своей наставнице, та рассматривала вещи и со вздохом говорила:
– Маме – «пять», тебе – «четверка»!
– Ну, как так?! – возмущалась я. – Да поймите вы, наконец, не получится из меня рукодельницы!
Но учительница была непоколебима. Полгода я ходила к ней, и когда мне нечего было достать из своего пакета, я выкладывала на стол конфеты и колбасу. Учительница протестовала и гнала меня из класса. Я настолько ей досаждала своими подарками, что она, наконец, исправила несчастную «четверку» на «пять» и попросила больше на глаза со своими пакетами не показываться. Я с радостью согласилась и с тех пор забыла о шитье на всю свою жизнь, как о самом страшном зле.
Весь девятый класс мы были с Аней очень близки, Даша несколько раз делала попытки заново начать дружбу со мной, но я уже научилась жить без нее, она мне больше не была нужна. После музыкальной школы, Аня забегала ко мне. Я убирала в квартире, ожидая ее. В своем занятии я пыталась подрожать Аниному усердию, с которым она обычно быстро и ловко наводила порядок у себя дома. Иногда, если я вовремя не управлялась, и Аня становилась свидетелем моих трудовых будней, она хваталась за веник или тряпку, чтобы помочь мне. Уговоры посидеть с журналом в руках на нее не действовали. Поэтому я изо всех сил пыталась покончить с домашними делами до ее прихода. Когда Аня поднималась на мой третий этаж, я уже стояла собранная у двери, слушая ее стремительные частые шаги. Мы шли к ней домой. Аня привычно заваривала бергамотовый чай, несла на блюдечке круассаны, которые я запрещала себе есть. «Половиночку», – думала я и отправляла маленький кусочек круассана в рот. «Ну, ладно, еще немножечко!» – и не замечала, как съедала один круассан, за ним второй и третий. Вместе с этими злосчастными круассанами медленно в мой желудок вползало чувство вины. О, как же я его ненавидела! Аня смотрела на меня своими небесными глазами и не понимала, что именно со мной в эту секунду происходит. А я словно погружалась вглубь себя и считала, сколько за день съела продуктов: хлеб с маслом – утром, салат из моркови и кусок черного хлеба – в школьной столовой, белый батон – после школы и теперь круассаны. Углеводы встраивались в меня, я чувствовала это, слышала, как трещит от натяжения моя кожа, она вот-вот лопнет! Какой ужас, что я натворила?! Я без разрешения неслась в комнату Аниных родителей и вставала на весы – 58. Минус три кг за год, это капля в море! Так я навсегда останусь толстой, пусть отличницей, с которой все хотят дружить, но толстой!