С размытой черно-белой фотографии на
нее смотрел плюгавенький мужичок с бритой головой и в очках.
Подпись под фотографией гласила «Виталий Чибисов за несколько
дней до расстрела».
Дарья долго вглядывалась в
фотографию, и ничего в ней в ответ не дрогнуло, не возмутилось. Но
стоило вспомнить слова «Сменка» и «Баба Надя»,
как сердце начинало тяжело трепыхаться в груди. А еще при мысли о
«школе», несмотря на то, что в местную школу она ходила
совсем недолго (первый класс она заканчивала уже в Красноярске).
Так было всегда. Стоило только подумать о своем первом учебном
году, как в нос ударял фантомный запах туалета, под ногами мнились
бряцающие железной окантовкой стертые ступени и… тьма. Это старое,
еще довоенной постройки, здание в виде перевернутой буквы «Т»
будило в ней только ужас и безнадегу. Может, именно поэтому, когда
они с Машкой вернулись, она и оформление ее в школу свесила на
мать, отговорившись депрессией и разбитым сердцем…
…
Вспомнив про свое разбитое сердце,
Дарья вновь захлюпала носом, роняя слезы в кружку с чаем. Снова
одолели мысли о том, куда были спрятаны чулки в сеточку – под
диванную подушку или под сам диван? Или были торопливо заброшены в
узкий промежуток между спинкой того самого дивана и панорамным
окном, сверкающим вечерними огнями? Может, забытые, они по-прежнему
там лежат? О том, что они делали после того, как пухлая, кожаная
обивка входной двери отрезала от них жену и дочь с двумя чемоданами
– большим и маленьким. Наверное, обнялись и нервно рассмеялись. Без
злорадства, лишь с облегчением. Открыли коллекционное вино, которое
она, Дарья, берегла до Нового Года. Чисто чтобы снять напряжение. А
потом… не стали даже трахаться. Включили фильм и уснули, утомленные
неприятной историей, на том же самом диване… Эта –
уткнувшись носом Жене в едва выступившую щетину, как любила всегда
засыпать сама Дарья… до поры.
А еще через несколько дней Машка не
вернулась из школы.
…
День сурка проходил, как обычно.
Сквозь мутную дрему Дарья слышала, как мать кормит Машку завтраком
и выпроваживает в школу. Осознание собственной никчемности,
ненужности и беспомощности доставляло даже какое-то извращенное
удовольствие. Мол, поглядите на принцессу Несмеяну. Мать
гваздается, а я страдаю и плевать на весь мир. За Машкой хлопнула
входная дверь, Валентина Ивановна ушла к себе – работать, а Дарья,
стараясь опередить ноябрьский рассвет, поспешила погрузиться в
сон.