— Ты думаешь, что можешь делать всё так, как тебе вздумаетс-ся?
Игнорировать мои приказы? Забыла, что обязана мне рождением, а?
Отвечай, когда с тобой разговаривают! — вот и первая пощёчина.
Не сильная, но обидная. Хотя какие обиды? Разве я ещё не
привыкла? Наивная душа, всё надеюсь, что отец однажды изменится, и
мы всей семьёй будем жить долго и счастливо…
Мать при первых звуках его недовольства скрылась у себя в
комнате, чтобы потом если что сообщить, что ничего не видела и не
слышала, а я всё выдумываю…
— Нет, папочка, что ты! Я не хотела тебя обидеть, я…— начала
судорожно оправдываться я. Аж самой стало противно от того,
насколько жалобным и заискивающим стал мой голос.
— Что это ты у себя прячешь? Дай сюда! — с этими словами отец
выхватил у меня папку с моей нелепой детской фантазией на последнем
листке.
— Это что ещё за ерунда?! Да ты совсем на голову больная,
рисовать такие бредни?! Я за это платил деньги, отдавая тебя в
художественную школу? — и отец начал рвать все рисунки, которые
были в папке.
Как будто красная пелена стала перед глазами. Я уже привыкла к
его несправедливым обвинениям и угрозам, но рисунки — это
единственное, что у меня оставалось в этом мире, чтобы не сойти с
ума от одиночества. Мелькнула мысль, что зря я не выпила хотя бы
антидепрессант. И я бросилась защищать свои реликвии, не думая о
последствиях. Молча принялась выдирать у отца из рук свою папку,
стремясь спасти хоть что-то. И совершенно забыла, что в правой руке
всё ещё сжимала кисточку с невысохшей краской.
Отец не ожидал от меня такого порыва, и несколько мгновений мы
просто перетягивали папку другу друга. С кисточки сорвалась синяя
капля краски и упала на белоснежный рукав его рубашки.
— Да как ты посмела мне противоречить?! Ты соображаешь, что
наделала? Это одна из моих лучших рубашек! Ты за это поплатишься,
дрянь малолетняя! —он со всей силы залепил мне пощёчину.
Я не устояла на ногах. Зря мы спорили на лестнице. Очень зря… Я
скатилась с лестничного пролёта и сильно ударилась виском о край
мраморной ступеньки. Кажется, что-то хрустнуло. В стремительно
подступающей темноте я успела увидеть в своих руках папку. И на ней
— капли крови. «Жаль, испортился рисунок… Но я перерисую», — это
была моя последняя мысль. Слабо улыбнулась, представляя, что теперь
меня никто не будет трогать, наверное, целую неделю, и я успею
закончить этот портрет.