Прямо сейчас я могла подойти к своему ментору, прикоснуться к нему, вдохнуть его запах и даже обнять. Может, моё желание не такое уж и несбыточное? Может, и для меня предназначен обрывок счастья на пути к собственной мечте? Может, когда-нибудь я буду так же необходима ему, как он – мне?
– Я, пожалуй, пойду, – тихо сообщила я увлечённым беседой мужчинам.
Оба магистра повернули ко мне свои лысые головы так, будто успели позабыть о моём присутствии.
– Юна! – почти вскрикнул Голомяс, подтверждая мои слова, и с таинственным видом изрёк: – Бойся своих желаний, Юна. Бойся, ибо они имеют свойство сбываться.
Я хмыкнула от бульварной глупости из девичьего романа, пожелала магистрам доброй ночи и радостно зашагала в сторону ментора чёрного паука.
2. Глава 2. Мраморный фасад Квертинда
Динь-динь – бархатные бубенцы занавески, покачиваясь, бились друг о друга. Хотели рассказать мне короткую историю горячей страсти, что некогда вспыхнула здесь, и я улыбнулась. Служебный дилижанс Претория слабо накренился, взбираясь на очередной мост.
За окном заплескалась серебристая Лангсордье и разбилась в своём неистовстве низеньким водопадом.
Ласковая осень в этом году рано позолотила белоснежный наряд столицы, затанцевала тёплым ветром у высоких витрин и на площадях. Свет с неба, едва тёплый, охристый, разлился по мрамору Лангсорда медовой патокой, словно солнце теперь сияло через кусок янтаря. И квертиндцы бродили вдоль улиц и переулков неспешно, наслаждаясь началом нового года и красотой столицы.
– Жизнь Везулии Иверийской была очень короткой и печальной, увы, – Камлен Видящий, что сидел напротив, протянул руку и потрогал тёмную гладь вышивки, растянутой в пяльцах. – Она не знала ни доброты своего воинственного отца Галиофа, ни теплоты слишком рано почившей матери, ни любви мужа – властолюбивого иноземца Парта. Но больше всего молодая королева тяготилась своим даром предсказания.
Мне уже доводилось смотреть глазами Везулии – первой истинной Иверийской королевы Квертинда, дочери Галиофа Завоевателя. Замкнутая, несчастная и болезненная женщина почти не выходила из Иверийского замка, окружённая охраной. Прорицания истощали её, мучили, губили, тянули из неё свет и радость. Она вышивала свои видения, вкладывала в каждую лоснящуюся нить капельку магии Нарцины и щедро орошала слезами горя.