– Чья жизнь?
– Твоя, дубина! Сейчас поедем к нотариусу, напишешь дарственную.
– На кого писать? – не понял я.
– На меня, лох. Иначе…
Он погладил лезвие ножа.
– Нет у меня документов.
– Будем искать… Я не тороплюсь, если что.
И полез за пачкой болгарской «Стюардессы». Достал неудачно – сигареты посыпались с открытого конца на пол. Бандит выругался, наклонился, предъявив мясистый затылок.
«А что, если…» – родилась вялая мысль.
Руки оказались быстрее – семисотграммовая емкость опустилась бандиту на затылок, рассыпалась миллионом стеклянных брызг.
Затылок оказался словно бронированным – пока связывал руки-ноги, Сиплый очухался.
– Ах ты сука! – хрипел он. – Крыса!
– Я не крыса, – залепил ему скотчем рот. – Я – крысобой, понял? А квартира эта вообще съемная…
Взял сумку с вещами и вышел в ночь.
Помянул, блин.
Я спешил, поскольку бандиты уже пытались прищемить хвост. На ходу осваивал азы конспирации: избавился от машины, перемещался на такси. Перед окончательным исчезновением оставалось вернуть важный долг.
Ирина, жена дяди, была дома. Голубоглазая женщина выглядела сильно постаревшей.
– Юра умер…
– Я привез деньги.
– Какие деньги?
– Юрий Валентинович одолжил мне деньги. Пришел срок вернуть…
Когда выложил пачки, глаза её стали круглыми.
– Откуда? – повторяла она. – Откуда у Юры такие деньги? Не возьму!
Она потребовала объяснений. Но мне меньше всего хотелось рассказывать про ворованные радиодетали.
– Не нужно мне ничего! – повторяла она. – Живу хорошо, всё слава Богу!
Она даже попробовала меня накормить. Из вежливости согласился на яичницу с колбасой, но кусок не лез в горло… Деньги она так и не взяла.
Я старался путать следы: на автобусе уехал в райцентр, оттуда, на перекладных, с оглядкой, перебрался в город, где находился резервный банковский счет. Заказал деньги, а на следующий день обналичил счет полностью, «вышел в кэш». Рисковать не стал, сразу конвертировал в доллары. Сложил в большой чемодан и сел на поезд.
Я оставлял много следов. Но криминальная шушера так и не смогла организовать качественную охоту. Я же преспокойно высадился в Анапе, снял лачугу на берегу моря и осел там на два года – натурально, как литературный персонаж Корейко из известного романа.
Я очень ответственно подошёл к добровольному затворничеству, словно к своеобразному экзамену. И до сих пор удивляюсь, как сумел выдержать, не засветиться по глупости или случайно. Будто какой-нибудь граф Монте-Кристо, я изготовил настенный календарь на семьсот дней и ежедневно зачеркивал день за днем, ставя на календарных клеточках жирные фломастерные кресты.