Жюльен вновь вспоминал эти неожиданные для него слова великого пианиста, сказанные во время их первой встречи; слова, которые взволновали его навсегда. Молодой человек не комментировал музыкальные изыскания Симфони, часто пытаясь понять невидимую сторону этого человека. Его внутренние качества обнаруживались как в его музыке, так и в манере говорить о его жизни в музыке, даруя ей место, отличное от ординарного.
Этот магнетизм, который возбуждал толпы слушателей уже около десяти лет, теперь простирался на большее количество октав, чем мог предложить ему инструмент.
В период их первого знакомства Жюльену было 22 года. Он чувствовал себя исключительно уязвимым в результате нескольких безуспешных любовных историй, которые время от времени уносили его в мгновения восторженности и следовавшими затем болезненными разрывами. Тем не менее, он был удивлен, обнаружив в этом старом человеке такие трогательные мысли. Мысли, которые прекрасно объединяли его собственное представление о странных связях, которые порой связывают отдельных людей между собой. Он хотел бы и сам убедиться в том, что это единение может существовать в реальности, но годы шли, и только история Симфони позволяла ему сохранять тонкий лучик надежды, что не все еще потеряно…
Основой их отношений была, вероятно, необъяснимая дружба, которая странным образом существовала между ними, поскольку день за днем все должно было начинаться сначала.
В конце концов, Симфони говорил с Жюльеном только тогда, когда он находился в «Голубой стрекозе». После того, как он играл на рояле в течение многих часов подряд, старый пианист самостоятельно преодолевал путь между столами, потом он скромно садился на скамейку, которая была всегда приготовлена для него возле бара. Трепетным голосом он спрашивал у бармена:
«Вы, случайно, не видели Дафне?»