Ярина тенью висела над лесом, удерживая чародейский полог, чтобы
ни одна коряга в ее владениях не подумала вспыхнуть. Ожерелье на
шее дрожало, янтарь огнем горел, давая силу, бурлившую в крови.
Лишь к утру небывалая буря улеглась.
От усталости Ярина была чуть жива, сил едва хватило, чтобы
доползти до кровати. Но стоило закрыть глаза – душной тяжестью
навалились кошмары.
В муторном сне преследователи добирались до матери, стучались в
ворота к Нежке, поджигали лес. На горизонте янтарем занимался
пожар. Языки пламени скручивались в затейливый узор, из которого
проступали очертания города, чьи острые шпили подпирали небо в
незапамятные времена. И над этим мертвым великолепием раздавался
горький, надрывный женский плач.
Ярина резко откинула одеяло, стряхивая морок. Плач еще звенел в
ушах, напоминая о семье. Как там матушка с Рагдаем? Добрались ли до
убежища? Передать письмо сестре в Ольховник было не с кем – вестник
домового все не возвращался. Ярина обвела взглядом комнату,
стараясь найти, на что отвлечься. И зацепиться-то не за что:
зеркало на стене, стол с ларчиками, пара полок, сундук резной.
Разве что на сундуке дедушка опять разложил богатое платье:
струился лазоревый шелк, переливались жемчужины на вороте,
серебрились диковинные цветы-узоры. В таком царской дочке в пору
ходить или благородной чародейке. Нет уж, рубаха больше
сгодится.
О сне не стоило и думать, Ярина выбралась из душной спаленки в
горницу, намереваясь заняться делами. Отвлечься от жгучего чувства
вины: сколько ни страдай, а до сестры ей сейчас не добраться, но до
чего же муторно на душе.
– Не спится? – Домовой плел лапти, но одного взгляда на Ярину
ему оказалось достаточно, чтобы беспокойно нахмуриться. – Я тебя не
спрашивал ни о чем, но, может, помочь смогу? Ты скажи.
– Тут ничем не поможешь. – Ярина сдержала тяжелый вздох. – Дело
давнее.
***
Она любила Белый Бор, город навсегда остался сказкой из детства.
Сладкой, как медовые пряничные лошадки, что привозил отец.
Ароматной, как цветшие в их саду по весне багряные сливы.
Не столица с вечной толчеей, льстивыми шепотками и отцовскими
родичами, которые не приняли матушку. Как же, родовитый боярин,
царев обережный воевода [4] , а взял женой девку из глухого леса
без роду-племени. Не просто привез к себе в палаты на забаву –
единственной назвал при всем народе.