У Маши он сразу вызвал неприязнь, хоть это и нехорошо – судить о незнакомце только по внешности. Но она ничего не могла поделать – не располагал он к себе, и все тут!
Закончив играть в гляделки, бородач уткнулся в свою книгу и, видимо, приготовился что-то писать (раньше она видела такие странные письменные принадлежности только на картинках, кажется, они назывались «перья»).
Он больше не настаивал, чтобы Маша разговаривала с ним стоя, да и голос его как-то подобрел:
– Я староста тутошний, Ранеком кличут, по прозванию Три Забора. А ты кем будешь?
– Я Машинно-автоматическая швея номер триста семьдесят два, – послушно представилась девушка. Староста моргнул непонимающе, и она продолжила: – Ну Маша я, в общем.
– А, Маша! – обрадовался он, старательно записывая имя в свой талмуд. – А что ты умеешь делать?
– Я швея, передовик производства, между прочим! – гордо ответила девушка. Жаль, продемонстрировать значок не удалось (он так и остался приколотым к свитеру, а Маша сидела одетой, не рискуя снимать тулуп, хотя уже становилось жарко).
– Швея? – поскучнел тот. – Такого добра и у нас хватает, всякая баба или девка в шитье разумеет. Ну да ладно, определю тебя пока в помощь портному, посмотрим, на что ты годна. Вот тебе еще пять медяков на обзаведение. Ясно тебе?
Маше ничего не было понятно, и, помявшись, она спросила:
– А кто такой портной и что такое медяки?
Староста посмотрел на нее, как на блаженную, но объяснил:
– Портной шьет одежду, а ты, стало быть, помощницей ему будешь. Хорошо работать станешь – он сам решит, сколько тебе платить. А медяк – это деньга такая, значит.
Деньги?! Конечно, Маша читала в учебниках, что это такое, но ведь их давно отменили! Разве возможно, что тут есть господа и еще деньги?
– Куда я попала?! – воскликнула она в отчаянии.
Ранек вздохнул – сколько раз ему уже приходилось рассказывать пришлецам об этом – и в точности пересказал Маше ту же историю, что и всем до нее: про множественность миров и связь между ними.
Маша сидела, совершенно оглушенная свалившейся на нее информацией: им говорили на занятиях по политграмоте о борьбе за права трудящихся в разных мирах, но она даже предположить не могла, что сама очутится в одном из них, да притом в таком, где, по всей видимости, об общевизме даже не слыхали!
– Ну ладно, девка, некогда мне с тобой рассусоливать! – пробасил староста нетерпеливо. Он решил пока оставить Машу – пусть пообвыкнется, придет в себя, а потом, глядишь, и сойдутся поближе. – Ступай себе!