Венерин сын всегда приходил к «Молитве» с этюдником и каждый раз пытался делать наброски, но ни разу не смог закончить работу. Что-то не ладилось. Мальчик в итоге бросал рисование, откладывал карандаш и, подобно Ромке, предавался «бдениям». Порой они сидели вдвоем и, по выражению Венеры, вращающейся в самых прогрессивных кругах, «тупо втыкали».
– Не могу понять, – усмехалась красавица, – что Рауль нашел в этой мазне. Такое не существует на самом деле. Где в пустыне голубой и салатовый? А тетки эти – просто ужас. У них ни зрачков, ни белков. Кошмар, да и только.
– Это, Венера, называется искусством, – отвечал Юхан. – Автор стал классиком еще при жизни, а мне подарил эту картину года за три до смерти. Да, года за три, не позднее… И знаешь, что я тебе скажу? Восприятие у детей еще не испорчено этим миром. Оно не засорено штампами и свободно от стандартов – наши сыновья могут и видеть, и чувствовать больше, чем мы.
***
Летние каникулы Ромка проводил обычно так: в июне и до середины июля с Колавной на съемной даче, с середины июля до середины августа с родителями в Прибалтике, а дальше в Москве. В этом году ехать на дачу Раман категорически отказался – из-за солидарности с другом Петькой. У того дела были совсем плохи – благодаря отцовским выкрутасам Петруху лишили путевки в пионерский лагерь.
На фабрику пришла молодая специалистка и активистка Анастасия Иванова. Через некоторое время ее выбрали профоргом. Оценив моральный климат в коллективе, Настенька решилась взяться за неведение порядка на вверенной территории. Первой мишенью неофит от профсоюза выбрала самого яркого сквернослова и выпивоху Николая Васильевича Глинского. Помимо алкогольной зависимости и «неподобающих выражений» в вину ему ставилось ущемление интересов семьи. Мол, деньги и время на водку с дружками спускает, а мог бы на семью и музей…
Большинство из тех, кто присутствовал на собрании, позже отмечали, что ситуация была комедийной с самого начала. Зачем, спрашивается, Настенька начала через предложение приплетать отцов-основателей: Маркса, Энгельса и Ленина? Пока шло ее вдохновенное обращение к собравшимся, аудитория хихикала, а дядя Коля, надув щеки, согласно кивал в сторону портретов. Паясничал, одним словом. Но когда активистка, ссылаясь на Маркса, приложила часть зарплаты гражданина Глинского передавать ей лично в руки, веселый Сатир обратился в свирепого Пана. Цель отбора денег – самая благая: сберкнижка на имя Николая Васильевича. Однако дядя Коля не дослушал предложения. Он вскочил в места, обозвал профорга свербигузкой, а на предложение про отъем зарплаты сделал неприличный жест в сторону Настеньки, подкрепив его главным идеологом: «Карл Маркс тебе в глотку, чтобы голова не качалась!» Поднялся шум, гам… Но увольнять и привлекать не стали. Во-первых, времена уже не те. Во-вторых, ну действительно, при чем здесь бедный Карл? В-третьих, и самых главных, дядя Коля на комбинате был совершенно незаменимым человеком. Отсутствие профорга сразу никто и не заметит, а вот без дяди Коли приходилось туго. Как чего ломалось – бежали к нему: