– Вылезай, Михалваныч, приехали! – заорала мордастая кондукторша. И водитель терпеливо ждал, пока нетрезвого Михалваныча поднимут с сиденья и спустят в дверь. Не сумев удержаться на ногах, Михалваныч задумчиво поглядел в небо, видимо, решил, что ещё рано, и продолжил отдых у обочины.
Автобус всё ещё стоял когда, наконец, кондукторше удалось добраться до того места, где стоял Ипатий.
– Проезд оплачиваем!
Послушно отдав деньги, он по привычке к порядку глянул на купленный билет и лицо его пошло красными пятнами.
– Это не тот билет! – сказал он ледяным голосом. – Это билет не на ваш маршрут!
Ничто так не раздражало его в родной стране, как вот эта мелкая нечистоплотность.
– А какое вам дело, мужчина, купили себе и ехайте!
– Дайте мне другой билет или верните деньги! – строго ответил Ипатий.
– Ишь, граф Монте-Кристо какой! Проезд оплачиваем гражданочки! – сказала в ответ глупая кондукторша
– Не оскорбляйте меня. Это мошенничество. Верните деньги или будем объясняться у диспетчера!
– Вы, гражданин правозащитник, с кем хотите объясняйтеся! Находятся же такие!
Увы, глупая баба не знала, с кем имеет дело! Теперь Ипатия можно было резать на куски, но челюсти он не разомкнёт. Ещё в школе Ипатия прозвали бульдожкой, с ним не связывались самые отчаянные бугаи, даже Рудька из «А». Все знали, что если в глазах Ипы появилось это высокомерно-обиженное выражение, то бить его бесполезно – он дойдёт до директора, дойдёт до РОНО, месткома, парткома, горкома и исполкома. Сам Ипатий называл это принципиальностью.
Покидая салон, выталкиваемый могучим водителем, он был почти счастлив, как распинаемый на кресте мученик, который в упоении созерцает картину геенны огненной, уготованной для мучителей. И так и не понял, что произошло, когда по-прежнему безмятежно посапывавший у дороги Михалваныч, едва отошёл автобус, с необычайной резвостью вскочил и напрыгнул на него, как огромная кошка. Тяжёлый мягкий удар – и зрачки Ипатия уплыли куда-то внутрь.
– Попался, дитятко! – пропел алкаш и, подхватив бездыханное тело под руки, поволок его через поле к горевшему у края леса одинокому огоньку.
* * *
Сжав зубы, чтобы не застонать, Ипатий разодрал глаза. Сероватый полумрак. Светящаяся медуза. Бред, бред! Страшно ломит затылок. Он зажмурился. Убили, убили всё-таки. От жалости к себе он заскулил. Снова открыл глаза. Полумрак. Медуза. Пить! Всхлипывая, Ипатий начал шарить вокруг себя. Пустота. Он застонал. Снова вернулось забытьё.