— Двуединый, Теодоро меня убьёт. Ни
одного поручения не смог выполнить. Ксуорг бы побрал эту
Эрилейскую. Не могли ей голову отрубить сразу. Встречу — лично
придушу. Хотя… Жалко. Красивая куколка, хоть и дура. Отвезу
Теодоро, пусть душит сам. Или старухе Хаго? Она намекала, что
заплатит очень хорошо. Хоть разорвись… Хаго, конечно,
предпочтительней, но, если Теодоро узнает и взбесится, мало не
покажется. Куколка после Хаго ему точно не достанется, а так
поиграет и вернёт опекунше. Но денег я тогда не получу.
Дилемма…
Диего пялился в дверь, словно пытался
её загипнотизировать. Или меня. Второе даже вероятнее, поскольку у
меня появилось сильное желание выйти и двинуть по наглой физиономии
со всей кукольной дури.
— Но если я с этим корпусом
разберусь, Теодоро уже не будет на меня так злиться, а значит, если
я вдруг найду Эрилейскую, её можно будет продать Хаго. Как же
вскрыть эту проклятую дверь?
Со стороны Диего было форменным
идиотизмом сообщать о своих планах всем желающим. Нет, конечно, я
понимала, что защита здания не пропускает его голос за границу,
очерченную заклинаниями, а самому магу хотелось поговорить с кем-то
достойным, кем он в Теофрении считал только себя, и тем не менее
несдержанностью он профукал единственный шанс, который ему уже
почти была готова предоставить Альба. Сейчас же она сидела как
большая каменная собака, лишь изредка поводя ушами. Мрачно поводя,
потому что Диего, сам того не желая, подтвердил моё предположение о
том, что местное здание собираются уничтожить. Впрочем, исключить,
что на самом деле Диего в Сиятельном корпусе нужно что-то совсем
другое, я не могла. Дон мог рваться сюда за книгой или ценным
ингредиентом. Знать бы, что ему поручил Теодоро, можно было бы
говорить с большей определённостью.
Но дальше Диего молчал и
сосредоточенно испытывал всё новые идеи по открытию двери, которые
ему приходили в голову. Пришло не так уж мало, если учесть, что он
здесь развлекается ежедневно, и каждый раз — с новыми вариантами.
Но наконец идеи у Диего закончились, и он, напоследок пнув
неуступчивую дверь, развернулся и столь же неторопливо, как
подходил, начал отступать. Горгулья погасила изображение и
повернулась ко мне.
— Как же так, донья? — в её голосе
сквозило недоумение. — У нас договор, а он собирается убивать всех
наших в этом здании.