Да, я умею читать. И писать тоже. Бабушка научила: рецепты
снадобий надлежало записывать, иначе никакой головы не хватит.
Рион дернул плечом, но вопросов задавать не стал, тронул коня и
въехал в деревушку. На первый взгляд, она мало чем отличалась от
Солодков. Деревянные домики, огороды, в которых квохтали куры, в
сараях мычала скотина, на распорках сушились рыболовные сети. Чтобы
такое увидеть, можно было никуда не уезжать.
Первой в деревне мы увидели древнюю бабку с хворостиной и
безрогую козу, лениво жевавшую траву у дороги. Старуха заметила
скрюченную в седле меня и поводила рукой из стороны в сторону в
отвращающем жесте. Коза укоризненно затрясла бородой.
— Скажите, почтенная, — обратился к женщине маг, — постоялый
двор здесь имеется?
К нему вернулось презрение столичного жителя, правда, теперь оно
казалось наигранным и мальчишеским, как плохо подобранная по
размерам маска.
Сколько ему на самом деле? Шестнадцать? Семнадцать? Двадцать,
как мне? Вряд ли. Хотя, кто их, чаровников, разберет. Говорят, есть
и такие, что в сто лет смотрятся юношами. Врут, поди. А этому…
Пусть будет семнадцать. И то с натяжкой.
— А як ше, — пошамкала старая карга губами. — Ехайте прямо, у
колодша направо и шрашу ишба ш белыми штавнями. Он и ешть. Петриша
там ша хошяина.
— Благодарю,— кивнул маг и поехал в указанную сторону.
Я старалась не отставать больше, чем на полкорпуса. Недобрый
взгляд старухи уперся в спину. Тревога, для которой не было причин,
коснулась холодными пальцами моего затылка. Отвращающий жест бабки
не в счет, для меня это сродни рукопожатию. Я скорее удивлюсь
объятиям и радушной улыбке, а уж хлеб с солью повергнет меня в
панику.
Улица расширилась, образовала круглый пятачок, там у колодца
топтались женщины с коромыслами и ведрами. Судя по сваленным в
стороне кадушкам и обездвиженной лебедке, пришли они не за водой.
Или не только за водой. Тетки в цветастых передниках замолчали и
уставились на нас. Вернее, на меня. Через несколько минут
распоследний увалень в этих Хотьках будет знать, кто объявился в
деревне. А сопровождающий меня парень словно не замечал взглядов,
не слышал шепотков, не видел посланных вслед плевков.
Постоялым двором оказался двухэтажный бревенчатый домик со
свежеокрашенными ставнями, чистыми стеклами и гостеприимно
распахнутой дверью. Стоило нам войти, как хозяин, видимо, тот самый
Петриша или Петриш, вынырнул из-за стойки.