Мы всей процессией двинулись помогать
мне донести вещи. В тряпичной клетчатой сумке, которую нес кавалер
Наташи, что-то позвякивало, намекая на то, что эта компания
планирует продолжение банкета.
Очень не хотелось бы, чтобы они
завалились ко мне, но нет, Наташа с кавалером, точнее, с мужем, у
них у обоих обручальные кольца, пошли дальше по коридору, а Настя
впорхнула в мою комнату с номером «227», сгрузила пакеты, подбежала
ко мне и встала на цыпочки, касаясь ссадины на лбу кончиками
пальцев.
— Больно?
— Пустяки, — отмахнулся я.
— У тебя все лицо в крови, нужно
оттереть. Я сейчас!
Девушка выскочила из комнаты, а
вернулась с миской и тряпочкой, кивнула на стул.
— Садись, а то я не достану.
Я сел и позволил за собой
поухаживать. Рука у Насти была легкая, я поплыл и едва не
замурлыкал. А когда открыл глаза, девушка протягивала мне
наполненную рюмку:
— Вот, дедов самогон. На можжевеловых
ягодах. Тебе надо расслабиться.
«Почти джин», — подумал я, взял рюмку
и спросил:
— А ты составишь мне компанию?
Девушка замотала головой, рассыпая по
плечам темно-рыжие локоны, ее грудь заволновалась.
— Я много не могу пить, потом
совестно… Разве что по чуть-чуть. Погоди только.
Она метнулась к двери. Звякнула
щеколда замка. Погас свет.
В полумраке комнаты, освещаемой
только далеким фонарем, ко мне приблизилась Настя и хрипло
сказала:
— Теперь составлю.
Я сидел на твердом стуле у окна за
столиком, таким небольшим, что даже вдвоем за ним было бы тесно.
Настя устроилась на кровати напротив меня, села, закинув ногу на
ногу, руки сложила на коленях. Поза скромницы никак не скрывала два
объемных полушария, обтянутых тонким свитером.
Свет Настя выключила, очевидно, чтобы
с улицы нас не увидели: на окнах не было ни штор, ни занавесок, ни
жалюзи — ничего. Даже газет на стеклах. И в комнату бил фонарь с
улицы, слепил, отпечатывал мою тень на входной двери, которую Настя
заперла, чтобы не вломился кто — в общаге о личном пространстве,
насколько понимаю, понятия очень размытые. Оставался вопрос —
зачем? Повода я не давал, интереса не показывал…
От «Эмпатии» толку было ноль целых
ноль десятых! Каждую секунду желания Насти менялись на прямо
противоположные. То она хочет помочь мне, то рвется к себе, то
желает, чтобы я ее поцеловал в губы, нет, в щечку, нет, в ушко, а
лучше — в шею, нет, вообще чтобы не касался! А в следующее
мгновение ей жутко хочется снова включить свет и открыть дверь,
чтобы все видели, кто по коридору мимо пройдет, — она просто
разговаривает с Сашей, он ранен, ему нужна была помощь. Тьфу!