И вот все ехали на кладбище, а Лика сидела за тетей Лизой, так до конца и не понимая, что с ним делать, с пиджаком. Автобус остановился, все стали выходить, а она не смогла встать, горло болело безумно. Тогда перевернулась несколько раз с боку на бок и закричала что есть силы. От этого страшного крика проснулась, но, слава богу, крик был только во сне, а здесь в комнате – все тихо. Тогда она встала, и первый раз за три ночи все же прошла в комнату, где лежал дедушка. Свет падал из окна на его лицо, на ставший таким острым нос и скулы. Раньше она целовала его в глаза и морщины, но теперь глаза были закрыты, поэтому Лика опустилась на коленки и стала целовать только морщины. Они оказались живыми, холодными и твердыми, как весеннее дерево. Ну и хорошо. Прошла к шкафу, открыла дверцу и приглушила ладонью звон. Вот так, теперь тихо. Двое мужчин подняли крышку, взяли молотки и почти уже закрыли дедушкино лицо – теперь точно навсегда. Лика оторвала ладонь от холодного металла, в последний раз отпуская «Оборону Сталинграда» и «Боевого Красного Знамени». Быстро подошла к гробу. Вот так, прямо поверх дедушкиных рук, положила бабушкин пиджак: медали к медалям. Им там будет вместе хорошо, и не будет звона каждую ночь. Ну и почему все кричат?
– Это так надо. Он сам просил.
Он, конечно, не просил, но мог. А эти по-другому не поймут.
– Ликочка, что это? – это Елена.
– Дай сюда, ты что, с ума сошла, – это уже тетя Лиза.
Сначала тянули за руки, а потом стали резко вырывать. Лена, как же ты не понимаешь, так надо, я так хочу. У тебя же не звенит. Ты же не понимаешь.
Тетя Лиза держит ее, а Елена тащит пиджак из гроба. Насильно? Лена!
– Ну что ты, так нельзя, это же бабушкино.
– Он мне говорил…
– Ну не надо, так нельзя…
Одно непонятно: вам-то какая разница? Он же мой дедушка, это мне не все равно, а вам ведь – точно все равно. Тогда почему нельзя? Дядя Андрей подключился, стал тянуть пиджак, а Елена вцепилась в Ликины запястья. Сильная. Лика подняла на нее глаза, Елена отвернулась и, резко рванув, оттащила ее от гроба. Тетя Лиза, как тореадор, красивым широким движением убрала пиджак. Звон был не мягкий и величественный, а резкий, как скрежет металла на стройке или как деньги в Сбербанке, когда кассирша ссыпает в кассу мелочь. Так бабушкин пиджак еще никогда не звучал.