– Хорошо, – ответил он, понимая, что аудиенция закончена.
– Тогда до свидания, – сказала она. – И не забудьте про пятницу.
– До свидания, – ответил он, поднимаясь со стула.
– Ирина Константиновна, – вмешалась Катя. – С самого утра хотела спросить, но всё забывала… Можно мне сегодня пораньше уйти…. Пожалуйста! Очень надо!
– Но у нас же отчёт для редакции… Времени и так почти нет…
Володя, как встал со своего стула, так и стоял столбом, не решаясь нарушить диалог женщин, глядя на них попеременно.
– Завтра же всё наверстаю, если нужно задержусь…, – тараторила Катя.
Ирина Константиновна посмотрела на неё. Улыбнулась. Взглянула на Владимира.
– Ладно, чего уж с вами поделаешь. Идите.
– Спасибо Вам Ирина Константиновна, – сказала Катя. Мгновенно побросала в свою сумочку всё необходимое. Вышла из-за стола. Быстрым шагом подошла к Владимиру. Взяла его под руку и увлекла за собой вон из кабинета.
– До свиданья, Ирина Константиновна, – крикнула она на бегу.
Володя тоже хотел попрощаться ещё раз, но дверь захлопнулась раньше, отсекая их от кабинета, а уже в следующую секунду кто-то очень громко выкрикнул его имя прямо ему в ухо – он даже зажмурился от неожиданности – и одновременно с этим очень больно ударил в плечо.
Он тут же снова открыл глаза и увидел перед собой жену с банкой маринованных огурцов в левой руке. Правая её рука была свободна.
Ей-то она и врезала мне в плечо, понял он.
– Вообще-то больно, – сказал он, потирая ушибленное место.
– Как-то нужно приводить тебя в чувство. Застыл в кладовке на пятнадцать минут. Кричала – не дозовёшься…. И от плиты было не отойти. Когда освободилась, пришла и врезала.
– Извини Маша, задумался.
– Никакого толку от тебя нет. Дел-то всего ничего – разобрать полку, поставить банки, а ты стоишь, свои стишки перебираешь. Выкинуть их давно пора на помойку. Выкинуть и забыть, а ты…
Вообще-то она была права. Он и сам иногда так раньше думал. Но раньше он никогда не покидал границы реальности, а в этот день вылетел из неё, как пробка. Вернуться обратно он, правда, сумел, но потерял безвозвратно пятнадцать минут объективного времени и стал за эти пятнадцать минут совершенно другим.
А она всё говорила и говорила.
– А почему ты думаешь, что твои огурцы важнее моих стихов? – резко оборвал её он. – Да я скорее твои банки на помойку выкину.