Отилия, и выходила всякий раз замуж… возможно, не стоило этого делать, возможно, так было бы лучше во многих отношениях, для многих людей… Но теперь уже все прошло, все, что было в прежней жизни! Все исчезло, словно никогда и не было… Но это правда было и, уходя, оставило множество следов, и все эти следы – лишь наводящие грусть призраки и тени… Да, сегодня она настроена на серьезный лад и на размышления, что вообще-то с ней бывало нечасто, потому что какой в них прок, в этих размышлениях? Если она когда-либо в своей жизни и пыталась думать, то у нее это никогда толком не получалось… А когда руководствовалась импульсами, то выходило еще хуже… Какой от этого прок – стремиться жить так или иначе, когда тебя ведет по жизни все равно нечто, что сильнее тебя, нечто, что таится в крови, текущей по твоим жилам?
Maman Отилия снова погрузилась в свой французский роман, потому что в комнату следом за Джеком вошел Стейн де Вейрт. Если бы кто-то смотрел на maman минуту назад и посмотрел бы сейчас, то заметил бы: как только вошел муж, maman разом постарела. Ее только что свежие щеки стали нервно подрагивать, у носа и рта обозначились складки. Маленький прямой носик вдруг заострился, на лбу проявились сердитые морщины. Пальцы, разрезавшие шпилькой для волос страницы книги, задрожали, так что страница порвалась. Спина выгнулась, словно у кошки, приготовившейся к обороне. Она ничего не сказала, только налила ему чая.
– Тубо! – отдала она команду собаке.
И радуясь, что пес подошел к ней, она нежно похлопала его по голове; фокстерьер, нервно гавкнув в последний раз, уютно улегся у ее ног, на подоле платья, и глубоко вздохнул. Стейн де Вейрт сидел напротив нее и пил чай. Было странно, что они муж и жена, потому что maman выглядела на свой возраст, а Стейн казался совсем молодым. Он был крупного телосложения, широкоплечий, не старше пятидесяти лет, с красивым, свежим, здоровым лицом человека, живущего за городом, в движениях и взгляде читалось спокойствие. Его молодая жизнь, на которой он в свое время поставил крест из-за чувства долга по отношению к женщине на много лет старше него, со временем окрасилась безразличием, нежеланием думать, на что он еще способен. Что испорчено, то испорчено; жизнь, однажды выброшенную на свалку, уже не вернешь. У него оставались свежий воздух, охота с собакой, рюмка спиртного, у него оставались друзья – с той поры, когда он служил офицером-кавалеристом. И еще у него был этот маленький дом и эта старая жена, которую он воспринимал как данность, потому что другого выхода не было. На первый взгляд он всегда поступал так, как она хотела, потому что она могла устроить сцену и была упряма, но его собственное тихое упрямство было сильнее. Лот – чудесный мальчик, немножко слабоват и странноват и женоподобен, зато отлично ладит с матерью; Стейн очень любил Лота и радовался, что пасынок живет у них в доме, он отдал Лоту одну из лучших комнат в доме, чтобы тот мог работать. А кроме этого… у него были еще другие интересы, но это никого не касалось. Черт побери, он же еще молодой человек, хотя его густых волос уже коснулась седина. Он женился из чувства чести, но теперь его жена безнадежно состарилась… В каком-то смысле смешная история! Он не допустит, чтобы его жизнь стала адом, он еще здоров и полон сил. Прячась за своим безразличием, он умел от всего отмахнуться.