Завершают образ две подружки-туфельки на длиннющих острых каблуках, поэтому я кажусь выше.
— Что ты делаешь? — шепчет Марат, глядя на меня круглыми глазами.
— Видишь ли… — склоняю голову набок подобно любопытной птице, — я подумала, что ты захочешь разнообразить сексуальную жизнь.
— Чего?! — вскидывает он брови кверху.
— Ну, ты же решил со своей подружкой оприходовать мою кровать, — отвечаю я, а затем с удивлением замечаю, что на его щеках вспыхивает румянец! Мой Казанова смущается!
К его чести, он никак не комментирует сказанное мной. Понимает, что все его слова прозвучат как никому не нужное оправдание.
Я медленно иду к нему. Толстый ковёр на полу заглушает стук каблуков, но Марат вздрагивает при каждом моем шаге.
Наконец я сажусь на постель. Он весь подбирается, сжимается. В глазах — пелена, которая не показывает его истинных чувств. Я точно это знаю, потому что за прошедшие годы успела хорошо его изучить.
Мне хочется взять его за грудки, придвинуться близко-близко и выдохнуть в лицо чистую ярость, которая отравит его моим отчаянием.
«Кто ты?» — спросила бы я его. — «Кто ты, и почему столько лет занимаешь тело моего Марата?! Он ведь был совсем не таким! Он был добрым и нежным! В его глазах отражалось небо, руки были теплыми, а взгляд — открытым! И он смотрел только на меня, а больше ни на кого! Я была для него просто Венерой, а не заучкой Садо, которая всегда даст списать! Так кто ты? И что сделал с Маратом?!»
Но я ничего не говорю. Я молчу, пальчиками прохожусь по краям расстегнутой рубашки, едва касаюсь его полуобнаженного торса. Чувствую жар, исходящий от него. Марат словно печка, к которой только сунешься — и сгоришь ко всем чертям.
Но я себя знаю. Я все равно сунусь, потому что слишком долго ждала и терпела. Вот беда — я слишком люблю его. Я люблю его любого: в хорошем настроении и без него, давнего, который, без сомнения, любил меня больше, чем сейчас, да и нынешнего — грубого бабника, который меняет девок, как перчатки.
— Что ты собираешься делать?
Приподнимаю бровь и сдерживаю желание рассмеяться. Все слишком очевидно, чтобы говорить об этом вслух.
Марат хочет еще что-то сказать, но не успевает: я подцепляю край его джинсов, тяну молнию вниз. Внутри все съеживается от предвкушения, мое дыхание учащается, и я свожу ноги вместе, чувствуя, как возбуждение опаляет низ живота.