За три дня, проведённые в клетке, Илья так и не притронулся к
пище. Разбитые губы и шатающиеся зубы были не единственной причиной
отказа. Изменения в настроении он заметил почти сразу. Жуткий голод
начал просто сводить с ума. Всё тело ломило, начался озноб, и это
несмотря на тёплый летний день! Один раз он даже сдался, поддавшись
требованиям организма. Но пропихнуть сквозь разбитые, кровоточащие
губы кашу так и не смог. На второй день, когда приходила Сабина, а
потом ещё с полусотни элитных воспитанников, для того чтобы
неодобрительно покачать головами и в назидание погрозить пальчиком,
стало ещё хуже. Распорядок, которого он много лет придерживался,
был нарушен вместе с мыслями в голове. Тогда-то и возникла безумная
идея — больше никогда не есть столовскую еду!
Дойдя до конца серого безликого здания, вдоль которого он
крался, ведомый чужими эмоциями и голосами, Илья остановился.
Заросли высокой травы и разномастные кустарники почти полностью
скрывали его рослое, хорошо сложенное тело. Зато шумевшая компания
была как на ладони. Их было трое: два парня старше него и
девушка.
Пилигримы. Да, перед ним были типичные пилигримы. Старинные
холщевые куртки, увешанные всякого рода железными побрякушками,
камуфлированные штаны, высокие кирзовые ботинки на шнуровке. На
головах неопрятные, засаленные патлы — винегрет из разных цветов и
оттенков. Мутаций, во всяком случае, явных, бросающихся в глаза,
Илья не заметил. Девушка точно не из их числа. Подруги, нередко
сопровождающие скитающихся, не отличались целомудрием.
— Да брось ты, родная, что тебе, жалко? Не сотрётся же! — голос
высокого пилигрима, прижавшего девушку к остову ржавого грузовика,
звучал настойчиво и нагло. — Давай по-хорошему, клянусь, буду нежен
и обходителен.
Бродяги заржали. Длинный втиснул острое колено, раздвигая ноги
испуганной девушки, шестипалая рука (а вот и первое уродство!)
сжала тонкую шею. Смуглая брюнетка зашипела от гнева и боли,
вцепившись в запястье обидчика ногтями. Языки пламени, разведённого
в багажнике гнилого автомобиля, плясали в её больших, мокрых от
слёз глазах.
Двор, в котором разворачивались события, ничем не отличался от
остальных в этом древнем и убогом поселении. Густые заросли
разнотравья, обломки строений, груды нечистот, отходов
жизнедеятельности жильцов, источающие стойкий, характерный запах,
ржавые, покорёженные машины, потухшие кострища и тушки убитых
мутировавших крыс.