-- Донна Анна! О, донна Анна! Но у вас же траур!
Анна окончательно растерялась, она не понимала, чем одна
побрякушка отличается от другой – на них на всех были перья,
жемчужины и стразы. Или не стразы? Мелькнула мысль: «Неужели эти
камни все настоящие?! С ума сойти!», но что ответить – не понимала.
Положение спасла фрейлина. Не вставая со стула, она вновь сухо
щелкнула пальцами, так что все в комнате вздрогнули и повернулись к
ней. Выждав секундную паузу, она приказала:
-- На ваш выбор, Андреус.
Пару минут он кланялся в ее сторону и произносил бессмысленные
речи, но очередной щелчок пальцами заставил его вернуться к
шкатулке и выбрать украшение. Он воткнул его в макушку парика, и
Анна с каким-то ужасом подумала, что острый конец не впился ей в
череп просто по случайности. В комнату тихо скользнула горничная,
что-то подала с поклоном даме и вновь застыла, но теперь не у
дверей, а у изголовья Анны.
Следующим испытанием стал мастер красоты. При себе у него был
короб не меньшего размера, чем у куафера.
Сперва он протер Анне лицо не слишком свежей тряпкой,
пропитанной водой или чем-то похожим, с тяжелым и назойливым
сладким запахом. Затем -- нанес довольно плотный слой то ли жира,
то ли воска, ловко растирая массу плоской деревянной лопаточкой
так, чтобы она попала во все складочки губ и крыльев носа.
После наступила очередь белого порошка. На шею ей он нацепил
что-то вроде кожаного детского слюнявчика на жестком каркасе и
огромного размера. Горничная подошла и придерживала сооружение
рукой на весу, чтобы оно было параллельно кровати. Мастер красоты
достал серую от грязи пуховку и начал щедро посыпать все, что он
заранее измазал. Остатки ссыпались на слюнявчик.
Анна чувствовала, как лицо берется какой-то коркой – пудра
впитывала в себя жир и застывала на лице маской. Брови по местной
моде рисовали дугами, и значительно выше, чем те, которые были у
нее от природы. Со стрелками он возиться не стал -- довольно
широкой жесткой кистью полностью закрасил верхнее веко черной
краской, несколько удлинив к вискам.
Завершающим штрихом стала бордово-алая помада, которую он
набирал из фарфоровой баночки прямо средним пальцем. Три мазка
легли на губы: два на верхнюю, напоминая по форме сердечко, и один,
чуть побольше, на середину нижней. Он отошел на шаг, полюбовался на
свое творение и, достав зеркальце в тяжелой резной оправе с длинной
ручкой, протянул его Анне, шепотом добавив: