Но бегство Буль не считал единственно возможным
вариантом поведения, поэтому, когда до небритого незнакомца
оставалось шагов десять, он грозно нахмурил кустистые брови
и рявкнул, как на плацу:
— А ну стоять! Кто такой? Куда прешь
по охраняемой территории?
Незнакомец явно опешил и остановился
в нерешительности. Голоса за елками смолкли и через
несколько секунд три человека с автоматами наперевес,
присоединились к хозяину плаща.
— Так, все четверо, шагом марш отсюда! — скомандовал
Буль. — А то с караульным взводом дело иметь
будете! Даю тридцать секунд.
И резко развернувшись на месте, уверенно зашагал туда,
где отчетливо ощущал редкую пульсацию «трамплина». Главное уйти
за аномалию, пока эти четверо не пришли в себя,
а там...
— Погоди, Крот, не спеши, — насмешливо сказали сзади,
одновременно лязгая затворной рамой. — Ты ведь Крот, верно? Никого
другого здесь быть просто не может. А раз ты Крот, то у нас к тебе
есть небольшое дельце. И пусть теперь Хук попробует сказать, что
это не тот самый добрый знак, которого мы ждали. Вот повезло, так
повезло!
Когда большой и старый «трамплин», отправляющий ежесекундно
в небо не меньше тонны воды, остался позади, Штык
разрешил Хомяку взять весло и немного погрести. С двумя
гребцами легкая лодочка пошла значительно быстрее. Раны еще немного
беспокоили немолодого «рядового», но в целом оставалось
только удивляться, как после двух пулевых ранений, Хомяк выдержал
безжалостную тряску, пока его тащили к озеру, приличную
кровопотерю во время извлечения пуль и отсутствие
каких бы то ни было медикаментов.
По словам Крота, главная причина такой живучести
заключалась в том, что будучи дисаром, Хомяк не был
обременен иррациональными страхами и переживаниями.
А когда голова не «нагружает» организм «своими»
проблемами, ресурс выживания у человека гораздо больше, чем
это принято считать. Впрочем, несколько странного вида камней,
приложенные к животу и голове раненого, черный смолистый
порошок высыпанный на раны, и травяное питье, ежедневно
настаиваемое Кротом, вероятно сыграли не менее важную роль.
Но сам Крот об этом говорить не захотел, заявив, что
по сравнению с влиянием дисаризма, это все ерунда.
— Странное у меня появилось чувство, — внезапно
сказал Хомяк, опуская весло и поворачиваясь к Штыку.
— Я удивлен тому, что у нас сложилось прокатиться
до горы, и очень рад этому. А ведь утром мне
совершенно не хотелось никуда двигаться с места.
И даже полчаса назад. А сейчас — радуюсь
и удивляюсь. С чего бы это?