То, что в среднерусских лесах игуаны
не водятся, худо-бедно понимание, конечно, имелось. Но у голодного
меня сил на бурную реакцию не нашлось и на очередное подтверждение
творящейся фигни реагировалось вполне по-философски:
— Все чудесатее и чудесатее...
привет Алиска... слышь, ты, будешь моим Мартовским Зайцем? — и я
потыкал в пепел палочкой там, куда вроде занырнула странная
зверушка.
Тут на поляну из кустов вывалился
медведь, обычный такой — бурый, но меня от непрекращающегося
стресса похоже закоротило неслабо, и я как-то по инерции выдал:
— А ты, думаю, за моего
персонального Шляпника сойдешь...
Михайло этим определением себя не
вдохновился и, рыкнув, вскинулся вверх. Переминаясь на задних
лапах, в грозном ворчании он раззявил зубастую пасть — запугивать,
стал быть, сидящего меня решился. А у самого, пока он топтался и
урчал, нос жил своей жизнью и уже вовсю танцевал в направлении моих
начинающих подгорать харчей.
Уж не знаю, была ли ящерка его
добычей или они оба учуяли мой кулинарный экспромт и принеслись
сюда по зову нюха, но теперь мишаня точно вознамерился захапать
себе все и делиться с кем-то в его намерения не входило.
Мишка меж тем, похоже, решил, что я,
раз не рыпнулся с ходу жратву спасать, напуган достаточно, и, упав
тяжело на все четыре лапы, потихоньку двинул по направлению к
костру.
Проблема оказывалась в том, что при
подобном продвижение зверю, как ни крути, на пути к съестному
пришлось бы миновать обалдевшего меня.
Моих не очень щедрых знаний хватило,
чтобы понять, что мишка, в общем-то, не особо крупный... годовалый
или двухлетка, во сколько их там от себя спроваживает мать? Но тот
же самый «блестящий ум» подсказал, что для моей нежной шкурки и его
вполне хватит, если тот все-таки решит, что я на пути у его добычи
нахожусь. Все ж голыми руками я медведя никакими приемами не
заломаю... тут, по ходу, спасаясь, только драпать придется...
И хотя помнил откуда-то, что этого
делать нельзя, но и по-другому не выходило.
Но расстояния тут было всего ничего,
а потому я успел только вскочить на ноги, как медведь уже
приблизился настолько, что, даже не соображая уже, на каком-то
первобытном инстинкте понял, что поворачиваться спиной к нему
нельзя.
И я заорал, а руки, то ли в защитном
жесте, то ли по привычке в стойке начала боя, вскинулись сами. А
вот в какой момент с них сорвались огненные сгустки, я даже не
усек!