Наслаждаясь
родным воздухом Ангулема, щедро сдобренным
сегодня лунным светом, я неожиданно
осознал, что практически не злюсь на
неё. Точнее, злюсь, но лишь за её побег,
за её безразличное отношение к стае…
в остальном, во мне не было настоящей
злости.
Даже мой
распалённый зверь и то оправдывал нашу
самку: несмотря на двусмысленность
ситуации, я мог охотно представить, что
она говорила правду. Что её поведение
с Гильермо было обусловлено экспериментами
необученной полукровки. Моя сука
провоцировала чужого бету просто для
того, чтобы окончательно убедиться, что
заводится она только от меня — старики
на Совете надавили на неё своей силой,
так что Таис не могла в этом соврать.
Что же касается
дочери, то… ещё ночью, подкармливая
своего щенка силой, я вдруг отчетливо
понял, что двигало Таис все это время.
Забота. Если её действительно совсем
не принимали в моей стае, то моя глупая
женщина могла подумать, что это отношение
переместится и на дочку. Да она сама
говорила об этом на Совете, пытаясь во
что бы то ни стало выпросить для себя
«развод».
Таис, конечно,
несла полную ересь – моя наследница в
любом случае стала бы сокровищем для
стаи, даже если бы и родилась простой
оборотницей. Но ведь факт не в этом.
А в том, что она
боялась за нашего ребенка. И готова была
пойти на что угодно, лишь бы обеспечить
её счастливое будущее.
Пусть, она ведь
предала меня вчера. Предала, по факту,
трижды:
Позволила чужаку
коснуться себя – это раз;
Выступила против
меня на Совете – это два;
Согласилась на
кесарево и, скорее всего, хотела отдать
дочь Баю – это три.
Три долбанных
предательства за один день.
Только вот…
… я усмехнулся,
признавая за собой это: в глубине души,
я не считал её действия за настоящее
предательство.
И тогда я
окончательно понял, почему во мне нет
настоящей злости.
«Она хотела как
лучше».
Тая
Глядя в пустое
распахнутое окно, я пыталась прийти в
себя. Этьен… мне было страшно признаваться
в этом самой себе, но в его словах была
своя правда: со стороны всё происходящее
выглядело совсем иначе.
А не так, как
было на самом деле.
Интересно,
неужели и у моего отца были какие-то
причины, которые если не извиняли его
поведение, то хотя бы объясняли всю ту
боль, что он причинил моей маме?
Горько усмехнувшись,
я потянула на себя теплый плед. Окно мне
закрывать почему-то не хотелось.