- Какие там заботы, - смеялась она, -
с близнятами няньки-мамки помогают, знай по правую руку от мужа
сиди и царственно на всех поглядывай. Да за травами теперь с
дружиной езжу, а не одна хожу, а так не запрещает Кащей мне травы
ведать и лечить, почетно у них это, что царица сама на болящих руки
возлагает. Разве что, - шепотом добавляла, - разрешает только
детишек малых да баб смотреть, да я не спорю.
Я все равно вздыхала грустно. Кащей,
видя печаль такую, приглашал нас в царство подземное к нему
переселиться. Но отказался отец.
- Благодарствую, зять дорогой, -
сказал он за обедом как-то, чашу вина выпив и усы с бородой отерев,
- но я в селе своем родился, в нем и помереть хочу. Чтобы положили
меня рядом с Аннушкой моей, женой любимой – могилка ее тут уж
девятнадцать лет, и я никуда не уйду. А ежели Марья захочет с
Аленой жить, - посмотрел он на меня, - так неволить я ее не
буду.
- Останься, Машенька! – Алена меня за
плечи обняла и подбородок на плечо положила.
Ох и похорошела же она замужем:
пополнела, величавой стала, волосы рыжие золотыми волнами на спину
ложатся, обручем с каменьями на лбу прижатые. Только улыбка такой
же озорной осталась, да глаза веселыми.
- Нет, сестрица, - покачала головой
я, - у тебя своя судьба, а у меня своя. Останусь я с батюшкой, пока
не найду друга сердечного, такого, чтобы мы с ним друг друга так
же, как вы с мужем любили.
Переглянулись Кащей и Алена:
зарумянилась сестра, усмехнулась лукаво.
- Тогда этого и буду тебе желать,
Марьюшка, - сказала она. – Вижу, что за меня ты счастлива, а мне не
будет больше счастья тебя счастливой видеть.
А какое уж тут счастье, если надоели
мне женихи эти хуже горькой редьки? Раньше по два-три за день к
воротам нашим подъезжало, а теперь, как прознали, что сестра моя
царицей подземной стала, и десяток мог пройти. Пусть двадцать один
год мне, уж перестарком слыть должна, но не останавливало это
женихов. Я хоть и медленно соображаю, но и то дотумкала, что
красивая жена – то хорошо, а ежели ты женой такой с царем
породнишься, так это стократ лучше.
И каждого выслушай, каждому ответь
ласково, чтобы не с обидой уехал, камень на сердце не увез.
- Хоть бы подольше с кем поговорила,
узнала, что на душе, может и приглянулся бы кто, - ворчала
нянюшка.
- Они-то со мной не говорить
приезжают, - руками я разводила. – Им то, что у меня на душе,
неинтересно. Хоть один бы про меня спросил. А то все про себя
рассказывают, хвалятся. И одно и то же: «Слава о красоте твоей
дошла и до моих земель, вижу, что не врут люди! Выходи за меня,
Марья-Искусница, будешь мне дом украшать и детишек рожать!»