И вдруг… то ли от свалившейся на него радости, что все съехались, то ли от лишней дозы спиртного, но в момент песен и плясок свалился он со стула. Паника. Кто-то заплакал, кто-то запричитал. Сыновья же аккуратно понесли его в легковую машину, чтобы отвезти в город – в больницу.
А отец в кругу детей своих, самых родных и любимых, самых красивых и умных, загадочно улыбался.
Иду по лесу, вдруг, ба-а! – баба-яга повстречалась. Не знаю, то ли радоваться этому, то ли сокрушаться. А глазёнки протёр, оказывается, это и не баба-яга вовсе, а снегурочка. Вот те на: летом – и снегурочка. Откуда?
Откуда, откуда: мало ли кто в лесу может повстречаться? Но радость-то какая, а? Снегурочка. Шёл за грибами, а тут баба-яга превратилась в снегурочку. Поверят ли в деревне?
Снова глазёнки протираю, мошку из одного глаза убрал, из другого. Ба-а, какие гляделки-то чистые стали, как будто вода в роднике. А где же снегурочка? Вот бы поговорить с ней, пока в глазах просветлело.
Но нет никого в лесу, одни мухоморы красно-белыми спинами хвалятся. Что же это: неужто из-за мошки с мушкой пригрезилось? Наверное, действительно – примерещилось.
К приехавшим в колхоз строителям подошел ветхий старик, безжалостно измочаленный колесом жизни.
Те обедали на улице за столом, сколоченном из нестроганых досок и для аппетита, как выражались, наливали себе по стакану водки.
Дед, сглатывая слюну, стал жаловаться на голову:
– Болит, треклятая, к дождю, что ли?
– К дождю не голова обычно болит, а ноги, или ещё что-то в этом роде. Мышцы, например, – знающим тоном изрёк один из приезжих.
– Дык, вить, у ково как, – тихо произнес дедок.
– Отец, хошь дам тебе хороший совет? – обратился к деду рыжеволосый маленький мужичок, с хитрющими глазами.
– А кто жа не хотит, все хочут, – снова поглядывая на стол, ответил «отец».
– Вон в траншее сварщик работает, ты минут двадцать погляди на его «огонь» и головную боль, как рукой снимет.
Дед постоял, почесал затылок и нехотя пошёл к траншее.
– Мужики, что вы глупостью занимаетесь, – пожурил их приехавший прораб. – Он же неделю после этого на белый свет смотреть не сможет.
– Виталий Африканыч, – приложив руки к груди, начал оправдываться рыжий, – он к нам каждый день повадился. Как обед, он тут как тут. Стоит и вот дябит, вот дябит. Ну, ладно, нальём ему щей, водочки, если излишки есть. Но он ведь про войну начинает рассказывать, на которой, оказывается, не был. Да про Хиросиму с Нагасакой. Это вообще туши свет. Короче говоря, нам этот абориген все нервы вымотал…