Того не видит, кто на коленях
Ни в первый раз уж низвергнут ею,
Растоптан ею в одно мгновенье.
Но не жалею, что ползал рядом
И в хвое вился, порой, как змей-уж.
Не разглядела. Кто виноват в том?
Не долюбила. Так что теперь уж?
Кому я нужен, и в непогоду
Меня отмоет и в гроб положит.
Но я был счастлив, всего с полгода,
Полгода счастья! Да быть не может!
Полгода света, полгода муки,
Полгода… вру я, немного меньше…
Но – это счастье, ползти на брюхе,
Взмывая к солнцу с одной из женщин.
Старый волк ночью бродит не воя, по лесу, неспешно, устало,
Он не ищет уже приключений и крови не жаждет ничьей,
Диких ос опасаясь вчерашних, что нос искусали
Не скуля, он бредёт, в ожиданье укуса недремлющих змей
Притаившихся где-то за пнями, в траве, и недремлющим оком
Начинают они, не спеша, ядовитую гонку свою,
Им нужна только мышь, им не хочется ссориться с волком,
Но, кто знает, как всё повернётся у них в полуночном бою.
Он прилёг, обессилев, уткнувшись в мох вспухшим и ноющим носом,
И увидел вдруг мать, что учила когда-то охоте его,
«Спи, мой милый сынок, не печалься, что мох стал погостом,
Я накрою тебя, согревая своим материнским теплом».
Мамка, мама моя, блудный сын ищет вновь твоё тёплое брюхо,
Что манило к себе сладким запахом нежной, молочной любви,
Позови меня взглядом, улыбкой, вновь созданным утром,
Белоснежным туманом зови и вернусь я на круги свои
В райский сад, где завистников нет, жертвы нет, нет святых, нет обмана,
Где любовь спелым цветом цветёт, я зубами сорву лепесток,
Поднесу и шепну прямо в ухо тебе: «Здравствуй, мама!»
И растает в седых облаках побеждённый собратьями волк.