Я со всех ног бросился домой, вбежал на кухню, где мать с сестрой Андреитой готовили суп косидо, и взмолился:
– Мама, мама, можно мне пойти вечером на представление?
Мать смерила меня гневным взглядом:
– Так вот где ты шатался вместо того, чтобы пойти прямо домой и сесть за уроки?
– Матушка! – Я все еще не мог отдышаться. – Это пьеса о мавританской принцессе, которая сбегает с возлюбленным-христианином. Я должен это увидеть!
– Довольно, Мигель. Где я возьму целый мараведи на такие забавы? Ступай делать уроки.
И она принялась ожесточенно кромсать овощи.
– Но, матушка… – начал было я.
– Довольно, Мигель. – И мать рассекла пополам зеленый капустный кочан, которому предстояло окончить свои дни в супе. – Тебе что, ничего не задали?
Я бросился в комнатушку без окон, которую делил с Родриго, и сжался в темном углу у сырой стены. Там и нашла меня Андреита – кусающего ногти и трясущегося от ярости. Она села рядом и обняла меня за плечи.
– У меня есть несколько реалов, – ей удавалось немного подрабатывать вязанием и вышиванием, – и я бы тоже с удовольствием взглянула на этот спектакль. Пойдем вечером вместе. А теперь, Мигелучо, не расстраивай матушку и выучи уроки.
Мое отчаянье мгновенно сменилось счастьем. Я расцеловал лицо и руки сестры:
– Спасибо, Андреита! Спасибо!
В сгустившихся сумерках, глядя на актеров – их костюмы поражали воображение, лица были покрыты яркими красками, а язык казался выразительнее и проникновеннее привычного испанского, столько в нем было двусмысленностей и каламбуров, – я впервые ощутил, что дышу полной грудью. Меня неудержимо влекло их общество. Возможно, думал я, если я буду общаться с ними все время, то овладею их искусством и когда-нибудь тоже смогу говорить так красиво и изображать на сцене принцев и принцесс, королей и королев, христиан и мавров, школяров и дураков, воров и рыцарей.
Придя на следующее утро в школу, я подивился, сколь докучливы, глупы и простоваты мои учителя и однокашники. Казалось, что все они вытесаны из одного грубого камня. Той весной, едва закончив уроки, я мчался к актерам. Я помогал им кормить лошадей, убирать навоз, носил воду из городского фонтана, а взамен слышал добрые шутки и пользовался правом посещать представления бесплатно.
Особенно крепко мы сдружились с Канделой, которая была вдвое старше меня. Она помогала на кухне и присматривала за маленькими братьями и сестрами. Глаза ее были зелены, как молодые листья апельсинового дерева в весеннюю пору, а волосы черны, словно уголь. Бойкий нрав отличал ее от всех прочих знакомых мне девушек – застенчивых и скромных. Работая по дому, она распевала романсы и пританцовывала босиком. Мужчины просто пожирали ее глазами. Кандела ни разу не переступала порога школы, одежда ее состояла из грязных лохмотьев. Стоило мне упомянуть об этом Андреите, как она тут же собрала сверток с вещами, из которых уже выросла. Минуты, проведенные с Канделой, были, наверное, счастливейшими в моей жизни. Она обращалась со мной, словно старшая сестра с младшим братом.