Где-то
вдалеке прогрохотал поезд. А кто-то едет на юг! Сидят себе в тёплых купе с
дребезжащими стаканчиками, чай пьют, колбасу едят. Разговаривают. И не чают ни
о каких глазах, ни о каком хаосе, ни о чём! Ненавижу, ненавижу!
Я повернулась
на бок и наконец-то забылась тяжёлым сном.
Рассвет
я, как обычно, пропустила, да и утро тоже, проснулась уже к обеду. Ещё один
показатель «щадящего режима», повезло мне с этим. Открыла глаза на мерзкие
бежевые обои, отстающие возле батареи от стены. Я знала каждое пятнышко на них,
паутинку за батареей и следы от моих ногтей, которые я, за неимением пилочки,
стёсывала прямо о стену, чтоб не цеплялись. Чуть выше располагалось окно. Я
радовалась окну. Оно выходило в небольшой дворик клиники, а за ним — невысокая
стеночка, старая яблоня и фонарь. Фонарь был моим другом — по ночам он и яблоня
показывали мне сказки на потолке, а днём шелестели о каких-то своих делах. Я
смотрела на качающиеся ветки и вспоминала свои сны. Интересно, и почему меня не
будят, как других, принудительно на завтрак с обедом? Тоже распоряжение
родителей? Или просто плевать?
Ветки
старой яблони сегодня трепетали особо истово — погода злилась. Ветер выл в
щелях, дождь то накрапывал мелкой противной моросью, то нагонял туман и
крупными каплями бил о жесть на подоконнике. Из-за непогоды было темно, и во
дворе зажёгся фонарь. Яблоня на потолке то исчезала, то появлялась как призрак.
Я смотрела на неё, и мне начинало казаться, что меня здесь нет, что я где-то
далеко, что я даже не человек в бренном теле, что я сама и есть туман, что я и
есть ветер…
В
коридоре раздался какой-то шум, голоса, разговоры. Кого это принесло? Дверь
приоткрылась, и ко мне заглянула сестра:
— К
вам посетитель.
Я
неохотно присела на кровати, не зная, кого ожидать. Неужели кто-то из
«родственников» сподобился почтить своим присутствием? Но, к моему удивлению, в
палату зашёл, сверкая модным ремнём, Александр — мой стилист. Неуверенно
огляделся, взглянул на меня и всплеснул руками. Схватил стул, уселся возле
кровати и ухватил меня за руку. Причём совершенно искренне.
—
Дашенька, ну что ж вы так?! — в его глазах прямо читались сострадание и забота.
— Кисонька, ну нельзя же так запускать себя! Что же вы с собой сделали, девочка
моя?!
Он
выпустил мою руку и пригладил мои торчащие по обеим сторонам лица волосы.