. Только наше изначальное сродство с этим миром позволяет избегать абсолютного субъективизма в этой картине. Не надо строить иллюзий:
целостность и связность нашего мира, открытых нами законов, описывающих этот мир, есть целостность и связность нашего сознания. За его границами есть много еще чего другого, более высокого, нам – в нашем нынешнем качестве – не доступного
[12].
Скованные стереотипами рационального мышления, мы не замечаем, насколько эмоциональное опережает рациональное в нашем восприятии. На раннем этапе своего развития мы вообще не думаем о пространстве, постигая мир близких предметов. Потом пространство возникает как испуг темной комнаты. Потом объекты связываются в мир, у него возникает граница, и то, что находится по другую сторону ее, для нас чуждо. Потом у нас возникает неодолимое желание эту границу преодолеть, хотя страх продолжает сжимать горло, а по спине пробегает холодок. Наконец, мы выходим в большой мир, становимся самостоятельными, и пространство превращается в символ возможного, становится синонимом свободы. Пространство становится простором, который обещает новую жизнь, дарит новые перспективы, нового себя, пространство начинает манить, притягивать, завораживать. Мы начинаем устремляться в пространство, покорять его. По мере раскрытия пространства вырабатывается язык, ощущение сродства… С помощью понятий мы опредмечиваем его, и здесь возникает иллюзия, что понятия первичны, что они являются основой, каркасом наших отношений с миром, с пространством. Пространство наполняется глубоким смыслом, и для каждого этот смысл оказывается сугубо индивидуальным, личностным.
Наука в своем развитии идет тем же самым путем. Научное знание вторично по отношению к эмоциям, которыми откликаются мистики, поэты и художники. Ученый, как и всякий живой человек, должен сначала «пережить» пространство, совершить акт его «открытия», впустить его в свою душу или, напротив, развернуть свою душу во внешний мир. В противном случае мы имеем дело с ремесленниками от науки, которые могут ловко оперировать математическими процедурами, рассуждать о многомериях и многомириях, но к пространству это будет иметь мало отношения. Физика в этих случаях ловко прикрывается математикой.
Все новые идеи субъективны. Это достаточно очевидный факт, поскольку все они суть порождения индивидуального сознания. Для Ньютона его представление о мире, рожденное вопреки существовавшей тогда картине мира, было субъективным. Картина мира, рожденная Эйнштейном, была не менее субъективной. «Научная революция противоречит здравому смыслу», – такими словами начинает свою книгу о гиперпространстве известный американский физик и популяризатор науки Митио Каку