– Э-э, ребятки! Не вешайте носов! – скзал Дзюба с бодрецой. – Не те слезы, что на рать, а те, что опосля. Еще бабы наплачутся… Ну да об этом не след. Налей-ка, Матвеюшка, товарищам для веселья.
И, остановившись позади Черед ника и Алексея, обхватил их за плечи, затянул свою любимую:
Скакал казак через долину,
Через Кавказские края…
Но тут же откачнулся от обоих, мотнул бородкой и лихо сказал:
– А по мне дак так: али голова в кустах, али грудь в крестах.
– Ага… Давай, дед, давай… – с усмешкой сказал Никита Казей. Дзюба, задетый этой усмешкой, полез в сундук.
– Глянь-кось, экий затейник! Али я этого не прошел? Было мое время, – обиженно проговорил старик, доставая черкеску с медалями.
– На-кось, Никита Петрович, ежели веры мне нету… На вот погляди.
Никита пьяно, осоловело смигивал.
– А что глядеть-то? – спросил он, поглядывая на звенящие награды деда.
– Дак вот посмотри.
– Орден, что ли? – виновато ответил тот.
– Егорий, сыночки, Егорий, – обрадованно закивал Дзюба, задрожав губами.
Казаки потянулись смотреть. Орден разглядывали и бережно передавали из рук в руки.
– А за что его тебе дали, дедушка? – спросили Егора.
– Вот и ответ тебе мой, Никитушка. Ты токмо народился, в люльке под себя сюкал, а я уже, милый ты мой, невесть где побывал. Шипка, может слышал?
– А где это?
– Далеко-о, браток, отседова – в Болгарии. Уж не слыхал про такое? Дед же твой Ипполит Никанорыч, Царство ему небесное, тоже там побывал. Разве не сказывал?
– Может, и говорил чево, – вяло отвечал Никита. – Уж и дед, не помню, когда помер.
– Вот видишь, как оно?.. Плохо, что не помнишь… Мне его сам генерал Гурко вручал, – Егор растерянно замигал безволосыми веками.
Старик остановился лицом, согнал с него все ненужное, обыденное, оставив лишь скорбную суровость, запел:
Вспомним, братцы, про былое,
Что как сладкий сон прошло,
Жизнь – раздолье удалое,
Наше время – золото!
Но сил хватило на одну лишь запевку, и глаза его вновь заволоклись и повлажнели.
– Такая вот, ребята, песня. Язви тя, голосу не хватает. Я как услышу где, сразу и являются передо мной те дальние места. И доси помнятся. Сколько там, на войне, казаков сложило головы.
Не раз генерал Гурко, награждая крестом или медалью, говорил казакам: «Прежде чем получить этот крест, каждый из вас ждал себе другого креста – и не на родной стороне, а на чужбине. Вот почему поднимается рука ломать шапку перед вами, и первее всего хочется вспомнить ваших товарищей, что оставили свои кости на чужой стороне».