- Одевайтесь, ребята. На вечернюю
службу пойдем, после поужинаем. Чай пили?
Жбан кивнул, блаженно улыбаясь.
Горячий травяной чай, ждавший их в предбаннике после омовения,
пацанчики выпили с огромным удовольствием. Он не только утолил
жажду, но и приглушил просыпавшийся голод, даже дышать легче стало
после душистого, чуть горьковатого отвара.
- Ништ… Вкусно было, отец! – пискнул
Мотыль, отрывая ярлык с обуви. – Век не забуду!
Внутри восстанавливаемой церкви
собралось, кажется, всё поселение. В воздухе витала непривычная
смесь запахов – недавно покрытого мастикой дощатого пола, горящих
на алтаре свечей, свежих штукатурки и краски, дымящегося ладана и
пряного пота от натрудившихся за день людей. На побеленных стенах
висели иконы, над окнами за алтарем виднелись остатки фрески с
образами святых. Над головами возвышались леса, подпиравшие хоры и
уходившие ввысь, к самому своду под куполом.
Внезапно наверху, на хорах, раздалось
стройное, прекрасное пение нежными женскими голосами.
Вышедший к алтарю после короткого
псалма батюшка, уже без оружия, перекрестил паству широким жестом и
обернулся к образам.
- Благословен Бог наш! – густым,
зычным баритоном нараспев начал молитву, продолжив после «Аминь». -
Слава Тебе, Боже наш, Царю Небесный, Трисвятое, Пресвятая Троице,
О-отче-е-е на-а-аш!
Прихожане наперебой крестились,
поклоняясь и вторя молитве.
Жбан неумело махнул перед собой
собранными в щепоть пальцами, стараясь не выбиваться из толпы,
голос священника и хора всё больше увлекал его.
- …Слава Отцу и Сыну и Святому Духу…
- разнеслось по храму.
Неожиданно, Жбана начало заполнять
незнакомое ощущение благости, поднимавшееся откуда-то изнутри,
заставив замереть сердце и согрев желудок. По спине пробежали
мурашки, голова заполнилась неведомым, но приятным туманом. Перед
глазами пробежали сцены недавних событий – изнасилованный и
повешенный мальчишка, его рыдающий отец, связанный скотчем…
Застреленная хозяйка разграбленного корешами дома… Избитый в мясо
незадолго до шухера парень, случайно встреченный на районе…
Из глаз Жбана брызнули слёзы, но
видения совершённых им мерзостей не прекращались. Растущее внутри
блаженное чувство словно выталкивало из него всю грязь и скверну,
скопившиеся за годы неправедной жизни в зловонный, сочащийся гноем
комок, отравлявший душу и разум. Заливаясь слезами, он упал на
колени, прося прощения у всех обиженных им, горячо повторяя
услышанные слова молитвы. Он не видел расступившихся людей между
ним и алтарём, не видел стоящего рядом Мотыля. Удивлённо
смотревшего на него, помахивая перед грудью тощими пальцами.
Прекратив молиться, Жбан упёрся лбом в половицы и громко зарыдал,
ничуть не стесняясь своего состояния.