Их прервали. Медсестра в больничном облачении – Брэгли-Корт мог позволить себе и такое! – сообщила о необходимости немедленно поменять Джону компресс. Компресс за чаем? Медсестра извинилась и объяснила, что у нее есть несколько свободных минут, которых позднее может не быть.
– Она ухаживает за миссис Моррис? – догадался Джон, когда вскоре медсестра убежала.
– Да, – кивнула Надин. – Бедная старушка! Пора ей на тот свет!
– Вы имеете в виду избавление?
– А как же! Что толку тянуть? Когда лошадь или собаку нельзя вылечить, ее пристреливают, но людей Бог обрекает на продолжение страданий! – Она поежилась и впервые в жизни неверно истолковала реакцию мужчины. – Только не думайте, будто я не выношу боль! – воинственно проговорила она. – Но, представьте, она мне не нравится. И я спешу насладиться жизнью!
Это прозвучало как нечаянное признание, случайная мысль вслух. Дотронувшись до руки Джона, Надин встала и подошла к окну, чтобы, немного отодвинув длинную штору, уставиться во мглу. Собственное отражение и дерзко мерцающее платье – вот и все, что она увидела в окне.
Джон наблюдал за ней и ждал, когда Надин обернется. Почему она не торопится? И почему ему так хочется, чтобы она обернулась? Его вдруг охватила паника.
«Ерунда!» – подумал он, объятый ужасом.
В то утро, слепой от горя и полный сопутствующего горю эгоизма, он наскоро собрал чемодан и сбежал из Лондона. Его маленький мирок рухнул из-за неожиданного письма. Оно прилетело с неожиданностью отравленной стрелы. Внутри был яд – яд, отравивший струны его веры. Джон бросился на вокзал, не думая, на какой именно, и купил билет до дальней станции – любой, лишь бы умчаться подальше от гротескной иронии внезапной необходимости. Ему подошло бы любое место, лишь бы незнакомое, ни о чем не напоминающее. Кто-то впереди него в очереди в билетную кассу произнес: «Флэншем», вот он и повторил это слово кассиру.
Так вот куда случайно забросил его незнакомец из очереди – туда, где в темном окне опять так явственно, так мучительно отразилась она!
«Ерунда, ерунда! – билась у него в голове настойчивая мысль. – Просто я запутался, отсюда реакция. Плюс подвернутая нога. Господи, больно-то как!»
Джон сосредоточился на боли, надеясь обмануть себя. Он был даже рад мучению, понимая, что страдает заслуженно. Боль всегда навязывает свою игру: все искажает, наделяет малозначительное нелепой значимостью. Вот почему пациенты больниц влюбляются в своих сиделок…