Жалею о том, что прежде не интересовалась такими вещами. С
заколотыми волосами я выгляжу лучше, чем с привычным лёгким венцом на голове.
Эви предлагает мне завести личную горничную, но я, конечно,
отказываюсь. Мне вполне хватает Кэсси, и я более чем счастлива, что он лишь
кусок глины, оживлённый магией Флавина. Не хочу ловить на себе взгляды, полные
жалости и скрытого или откровенного превосходства здорового человека над больным.
Сегодня Эви в порядке исключения не спорит со мной. Нас ждёт
суматошный и утомительный день, и терять время зря не хочется ни мне, ни сестре.
Утренние лихорадочные сборы, новый наряд, запах не по сезону
роскошной еды и даже всегда богато украшенный гобеленами тронный зал — всё это
бесконечно нервирует меня. Бормотание Николаса успокаивает, как и простые
чётки, которые я бездумно перебираю.
— О, ты здесь!
Мы оборачиваемся на крик вместе. Чувства Николаса так сильны
и так противоречивы, что я едва не задыхаюсь из-за них. Но любой мужчина имеет
полное право застыть столбом, пронзённый вожделением и сожалением, глядя на
такую женщину, как моя сестра, и понимая, что предназначена она не ему.
Эви поражает своим видом. Но не платьем, нет. Она одета скорее
скромно в тёмно-зелёную шерсть и шёлк цвета мяты. На голой шее нет украшений,
драгоценности вплетёны в косу. Её красота не в наряде, а в глазах, улыбке, в
энергии, которая бьёт ключом и затапливает весь зал искрящимся и бурным
потоком.
Невольно я улыбаюсь.
— Пойдём скорей! — Эви подбегает ко мне, не обращая ни
малейшего внимания на Николаса. — Кэсси, поторапливайся! Вези хозяйку, поехали встречать
гостей.
Мои возражения не принимаются. Кэсси стучит глиняными
пятками по каменному полу, одно из колёс кресла едва слышно скрипит. В коридоре
сестра заботливо завязывает на моей шее пушистый шарф, поправляет закрывающую
тело меховую накидку и принимает шубку из рук служанки. И вот уже мы при всём
параде оказываемся в центральной части галереи замка.
Гости на подходе. Внутренний двор пока пуст, но я слышу шум
копыт, бряцание оружия, переговоры стражников. В стылом воздухе пронзительно
звучит рожок сигнальщика.
— Ты не замёрзла? — спрашивает Эви. — Руки все белые, лицо
тоже.
Она касается моего лба горячей ладонью, хмурится. Иногда
сестра забывает, что я младше всего на три года, а не двадцать, и начинает
играть в заботливую мать. Чтобы избавиться от чрезмерной опёки, я честно признаюсь: