Через один день девушка вновь тайно проникла в особняк, забрала
визуальную формацию и скрылась незаметной мышкой тем же путем.
Уже в особняке Юноны, в своей комнате, под сопровождение
ворчаний сестры, что та отлынивает от работы, Дина вынула
прозрачный камушек и влила в него чистую силу. Из сердцевины
полился свет, который отобразился ярким отражением на стене,
подобно “прожектору”.
На двигающейся картинке была изображена комната Жана.
Дина, слегка изменив поведение чистой силы, промотала живую
сценку на некоторое время вперёд. Вот в комнату вернулся Жан,
расправил плечи, размял спину, шею, сел на шпагат, сделал зарядку.
Действительно хороший мастер, упражняется даже дома.
Девушка с досадой почувствовала, что она ошиблась. Парень
обманул её! Ну не может такой уважаемый мастер заниматься чем-то
настолько… грязным. Она хотела уже выключить проекцию, ощутив укол
вины за свое бесцеремонное вторжение в частную жизнь честного
человека, но что-то в лице мужчины её напрягло – глаза воспалено
блестят, на губах блуждает шальная улыбка – ну точно сумасшедший,
без разрешения вырвавшийся из дурки.
Дина напряженно застыла, а «видеоизображение» продолжало
радовать чередой сменяющихся ужасных картин: вот Жан стянул с себя
штаны, являя всему свету то, что скрывал под ними – напяленные на
свой дряхлый зад и перед черные кружевные трусики, трещащие по швам
от…от…. Девушка вскрикнула, испуганно зажала рот ладошкой. А
мастер, довольно заурчав, положил руку на свое выпирающее
достоинство и приступил к делам темным, диким, похотливым. При
этом, судя по изображению, действо сие доставляло ему несравненное
удовольствие: хотя формация не давала звука, Дина, как наяву,
слышала его хриплое дыхание и животные стоны.
Девушка потеряла дар речи, способность мыслить и передвигаться.
Впрочем, последняя была утрачена не до конца: её тело бесконтрольно
задрожало, с лица схлынули все краски, в голове набатом стучала
пульсирующая кровь. Всё её нутро перевернулось вверх дном, душа
словно в спешке покинула тело, оставив за собой звенящую пустоту в
безжизненной оболочке. В горле встал горький ком и никак не желал
проваливаться в желудок. В мыслях похоронным звоном переливалось
осознание: её бельё использует для грязного, мерзкого,
отвратительного удовлетворения похоти старик. Всё достоинство
высшей служанки патриарха будто раздавили тяжёлым грязным башмаком,
затем смяли и кинули в выгребную яму, как ненужную вещь.