В первый год войны случилось в селе дерзкое ограбление. В какой-то состоятельной семье, имевшей приличное количество скота, украли две фляги (по 40 кг) сливочного масла – весь зимний запас. И как украли! При спящей в доме многолюдной семье разобрали каменную стену, сделали широкий лаз, влезли внутрь, разыскали фляги и унесли. Все село на ушах стояло. Милиция следила всю зиму за всеми: должен же вор допустить оплошность. Весной, когда снег стаял, в одной из могил прошлой осени вылез кончик фляги. Кто-то увидел, кто-то донес, милиция прибежала, а фляги уже пустые. Иных следов не оказалось. Дело заглохло, «висяк». Время спустя, сидя за «курси» (низкий столик, покрытый ковром, над теплым очагом в полу) и беседуя с отцом, дядя Мадат признался: его работа. Ни за что бы не признавался. Но старый авторитетный в селе мастер все изумлялся-сокрушался: как такого мастера в своем селе не заметил, упустил, не имел чести знать. Сын ему тут и сказал: имел, и даже имел удовольствие сотворить его.
Из сестер интерес представляют последние две – моя мать и младшая, Вергине Старшую, Ашхен, я не знавал. Следующая, тетя Аревхат, прожила почти 90 лет, всю жизнь трудилась на самых «черных» работах (муж ее рано умер, в 54-м, рак, четверо детей к тому времени, притом старший из них – студент уже). Совсем ординарная была тетя, ну, как бабушка – ее мать.
Моя мать из сестер – «бриллиант». Не по образованию, нет. Ее выдали замуж в 17 лет за постояльца, снимающего у них комнату главного агронома Спитакского района, моего будущего отца, который на 12 лет был старше ее. Прожили они счастливую жизнь, душа в душу, 43 года вместе. Мать родила меня в 18 лет. Уже не до учебы было, едва и сумела среднюю школу закончить после первых родов. А там пошли друг за другом – трое пацанов за 4–5 лет. И сегодня, в момент написания этих строк, когда ей идет 94-й год, сохранила трезвый ум и светлую голову. Я-то с ней в единой семье не живу уже 60 (почти) лет. Говорят, стала скуповатой, прижимистой. Наверное, есть и генетическая склонность. Но когда вспоминаю, как у нее текли слезы, когда не в состоянии бывала кормить нас не то чтобы досыта, а хоть чтоб не хныкали, я готов понять ее сегодня: никогда она не жила в достатке. Это очень унизительно для нормального человека. Отцу плевать было, всю жизнь говаривал: я крестьянин, я