— Принцессу спасал, — ответил я, глядя, как выводят
преступников.
Сторожа предъявили последним, он ехал вместе с ментами. Бедолагу
так трясло, что он еле ноги передвигал. Тырин забрал у Кирилла
бумаги, но в отделение не спешил.
Пока он докуривал, подъехал второй фургон. Да, работа у стражей
порядка, как посмотрю, кипит! Или просто день такой, народ начал
праздновать. Праздновать — выпивать, выпивать — чудить. Когда
распахнули задние дверцы, я понял, что ошибся. И ощутил себя в дне
сурка: одну за другой выводили проституток со скованными
наручниками руками — разряженных как новогодние елки, на высоченных
каблуках.
— Ты смотри, — улыбнулся Тырин. — Твоих подруг привезли.
Положив окурок в пепельницу, примотанную к ограждению, капитан
качнул головой в сторону отделения:
— Пройдемте, задержанный.
И я поплелся за ним в участок — можно сказать, первое место, с
которым я близко познакомился в новом мире, — советское, но в то же
время модерновое. Вывески «СЛУЖУ НА БЛАГО ОТЕЧЕСТВА» и «СИЛА
МИЛИЦИИ — В ЕЕ СВЯЗИ С НАРОДОМ!» висели на своих местах, а вот про
болтуна, который находка для шпиона, куда-то делась. На ее месте
зиял темный на фоне обындевевшей стены прямоугольник. Зато вон
круговорот проституток в природе был таким же, как и в прошлый
раз.
— Вы, товарищ капитан, вообще не отдыхаете? — поинтересовался я
по пути в его кабинет.
Тырин сейчас очень хотел пожрать, а тут я на его голову
свалился. Он, по идее, мог бы сплавить меня кому-нибудь, но принял
сам. Наверное, из-за звонка Алексея?
— Вот выкорчуем всю преступность, гражданин Нерушимый, так сразу
и отдохнем, — мрачно ответил он.
В кабинете Тырин снял с меня наручники, кивнул на стул напротив
стола, я занял его, потер запястья. Капитан направил на меня камеру
на треножнике, проверил на компе, все ли в порядке с записью, и
сказал:
— Здравствуйте. Назовите, пожалуйста, ваши фамилию, имя,
отчество.
Глядя в объектив, я представился.
— Гражданин Нерушимый, пожалуйста, расскажите, как вы оказались
на месте преступления, что увидели и как себя повели.
Я глазам своим не поверил, потому что Тырин достал ручку, белый
лист и принялся записывать мой рассказ. Я так обалдел, что аж
замолчал. Зачем? Видимо, бумажка в нашей стране неистребима так же,
как и дурацкие фамилии на табличках в кабинетах врачей.