Азарт боя схлынул, оставив меня наедине с содеянным. Я лишил
заработка организаторов турнира, и неизвестно, как они это
воспримут. Если соберусь свалить — уже не получится, не дадут
амбалы.
Ко мне проскользнул Достоевский со своей дамой, и стало видно,
что ей за сорок. Обняв меня, смотрящий рынка сказал, улыбаясь:
— Помаши зрителям, и пойдем.
Я помахал и крикнул:
— Спасибо за поддержку!
— А ты нормальный боец, парень! — крикнул мне мужик, что болел
за сизоносого. — Удачи!
— До дому-то доберешься? — хохотнул другой.
Видок у меня был тот еще — лицо распухло от множества умышленно
полученных ссадин, за которые Лев Витаутович точно не похвалит. Еще
бы, на турнире я буду защищать честь спортивного общества «Динамо»!
Но черт с ним, как-нибудь обойдется. Думаю, моя сегодняшняя победа
для Витаутовича все перевесит.
— Фартовенький, миленький! — кричала какая-то девушка. —
Посмотри на меня! Ну посмотри!
Я поймал брошенную красную шляпку-таблетку и монету, летящую в
лицо Достоевскому. Еще две упали под ноги.
— Ты круто-ой! — не унималась та же девушка, и я посмотрел на
нее.
Мы двигались как раз в ее сторону, а когда приблизились,
оказалось, я ошибся в темноте, не девушка она, а баба-ягодка. Лет
пятьдесят ей, если не больше. Лицо было гладким и молодым, но
морщинистая шея выдавала возраст.
— Найди меня, Фартовенький! — промурлыкала она. — Я тебе покажу
небо в алмазах, мальчик! Я Роксана, меня все в Лиловске знают!
— О да, знают, — усмехнулась пассия Достоевского, проходя мимо
нее. — Роксаночка, через тебя же весь Лиловск прошел, клейма
ставить негде!
— Да иди ты, тварь! — начала ругаться дама. — Сама как к Досту
попала, а?
Достоевский нахмурился, покрутил в воздухе пальцем, и через
несколько секунд голос Роксаны стих. Мы отошли подальше от толпы,
куда-то, куда запускали только избранных. Я приостановился, спросил
у Достоевского:
— Куда мы идем, товарищ Халилов? Мне же надо получить
выигрыш?
— Здесь деньги не дают, — усмехнулся он. — Давай за мной.
Амбалы взяли нас в «коробочку», и я почувствовал себя
знаменитостью. Впрочем, особо не обольщался, потому что судьба моя
была туманна.
Мы направились в сторону, противоположную раздевалкам, по
ступенькам взобрались на постамент наподобие сцены, где
обнаружилось окно. Нет, это дверь. Единственная огромная, как
витрина, зеркальная дверь, и что-то подсказывало — из
пуленепробиваемого стекла.