Прежде чем ее открыть, Достоевский покачал головой и сказал
недовольно:
— А я предлагал тебе за меня биться! А ты, значит, мне отказал?
А сам, значит, в мясо пришел? Что, ты думал, я не узнаю? Это мой
город… немножко. Я тут все и всех знаю! Лучше бы ты тогда с
племянником Оганесяна из Армавира подрался, он боец никудышный
оказался, но выиграл! Теперь Оганесян нос задрал! И денег ты бы
заработал больше с твоим талантом… Эх, молодежь, все время думаете,
что умнее старших!
Дверь вздрогнула и поехала в сторону. Открыв небольшой проход,
остановилась. В этот момент заиграла музыка, и в середине зала,
там, где был ринг, из пола выдвинулся пилон. А с другого конца
сцены под аплодисменты гостей вышли снегурочки в коротеньких
распахнутых халатах, под которыми были золотистые купальники.
Достоевский, взяв руки спутницы в свои, спросил:
— Дорогая, ты с нами?
Дама проговорила глубоким грудным голосом:
— О нет, Алишенька. Я, пожалуй, посмотрю шоу, а потом приду.
Она направилась прочь — прямая, величественная, тонкая.
Достоевский переступил порог, я последовал за ним и оказался в
тесной комнатке с еще одной дверью, за которой находился роскошный
банкетный зал. Черные прямоугольники и квадраты на белых стенах
сперва показались мне ходами в коридоры, но я быстро сообразил, что
это рисунок, расширяющий пространство.
Дорого и не просто богато — роскошно. На потолке — лепнина.
Лепнина на стенах, на границе белого и черного, подчеркивала эффект
многомерности. На стене панно — Маркс, Энгельс, Ленин, Сталин и
Горский. Справа четыре деревянных стола, накрытых красными
скатертями, столько же слева. Столы напротив входа сдвинуты, там
лицом к двери сидят незнакомые мужчины в пиджаках. Один совершенно
седой и усатый, с красными пятнами на щеках. Второй — азиат лет
сорока, третий — рыхлый большеносый мужчина с явно крашенными в
черный волосами. Четвертое место пустовало. Вероятно, там должен
сидеть Достоевский.
Когда мы вошли, разговор стих, все посмотрели на нас и тотчас
потеряли интерес, уставились в смартфон седого.
Справа и слева от сдвинутых столов застыли два официанта. Пока
на столах были только напитки, но белые тарелки и серебряные
приборы намекали, что скоро принесут и еду.
Я думал, что Достоевский поведет меня к сидящим во главе стола,
но он подозвал официанта, который отделился от стены и услужливо
согнулся в полупоклоне.