—Дядя! – визжит девчонка.
Арнольд издаёт горлом странный звук. Красавчик бледнеет до
синевы. Медленно, очень медленно вытаскивает из мешка
посох–рогульку.
Оглядываю двор. Запах палёной плоти забивает ноздри, в ушах
звенит от крика Глазастой Энн.
—Тётя, там моя тётя, – заходится воплем малявка, тыча пальцем в
окна. – Спасите её!
Сам не замечаю, как в руке оказывается меч. Поднимаюсь по
ступенькам крыльца. Дверь сорвана с петель, из проёма пышет
жаром.
Прикрываю локтем лицо, захожу внутрь. Под ногами хрустит
выломанная дверь. Глаза слезятся от дыма, иду почти на ощупь. Уши
улавливают странный хруст и чавканье. Будто голодная свинья
торопится набить брюхо у корыта.
—Эй! – кричу. – Есть кто живой?
Странно, если в доме случился пожар, почему дверь выломана
внутрь, а не наружу?
Застываю, поражённый этой мыслью. Тут же с глухим чмоканьем в
стену входит стрела. Как раз там, где я должен был оказаться, если
б не остановился.
Хруст прекращается. Кто–то сопит, шумно вдыхает, как будто за
стеной заработали огромные кузнечные мехи. Слышу нарастающий свист
и хрипение.
В следующий миг в меня врезается гудящий паровой каток, и
сбивает с ног.
С маху прикладываюсь затылком к чему–то твёрдому и острому. В
голове вспыхивает невиданный фейерверк. Слышу глухой рёв, сквозь
искры в глазах вижу летящий мне в лицо огромный кулак. Последнее,
что фиксирует моё сознание – табличка кроваво–красного цвета, и
тревожный голос моей блондинки: «Ранение! Срочно лечитесь!» Дальше
– темнота.
***
—Можно хоть этого распотрошить?
—Нет, нельзя.
—Я жрать хочу.
—Не жрать, а есть. Что за бескультурье!
—Вот нажрусь, буду культурным.
Поворачиваю голову. Темно, хоть глаз выколи. В черепе – будто ёж
свернулся, во рту – мерзкий привкус гари. Нет, это не сон. Прошлый
раз я проснулся бодрым и свеженьким, как огурчик.
Пробую пошевелиться. Что–то мешает. Руки замотаны ремнём, ноги
скручены так плотно, что чувствую себя русалкой. То есть русалом.
Существом, у которого ноги слиплись в один холодный толстый
хвост.
—Ну, дай, хоть ногу отгрызу? На одной попрыгает… – хриплый,
низкий голос, говорящий гнусавит, будто насмерть простужен.
—Нет, я сказал. – Второй голос тонкий, как у ребёнка, с
повизгиванием в конце слов. Словно говорит ожившая кукла.
Нос щекочет шершавая, вонючая тряпка. Да у меня мешок на голове,
вот почему так темно.