Интересно, сколько дней (месяцев, лет) жизни взяла у меня Мумия? Разумеется, «сбор» от одного-единственного контакта с ней был практически незаметен, но учитывая, что, например, в 1924–1972 годах Мавзолей посетило свыше 73 млн. человек, можно с уверенностью полагать, что «энергии жизни» хватало и даже с некоторым избытком. Фантастическое долголетие советских партийных деятелей имело, по-видимому, еще и этот источник. Маршал Советского Союза Буденный дожил до девяноста лет, маршал Ворошилов – до восьмидесяти восьми, «единица устойчивости» Микоян – до восьмидесяти трех, Молотов, он же Скрябин, – до девяноста шести. Но, конечно, всех перекрыл хитрый старик Каганович, обнаруженный здравствующим аж в перестроечные восьмидесятые годы. Я уже не говорю о старцах из окружения Л.И. Брежнева – о неувядаемом Пельше, о будто законсервированном Черненко, да и сам Леонид Ильич несмотря на возраст выглядел достаточно браво. Разумеется, медицина сделала в послевоенный период колоссальный рывок вперед, но одними успехами геронтологии этого феномена не объяснить. Причем вряд ли все эти люди умерли в положенный срок, а потом, как некогда Сталин, в виде зомби существовали целые десятилетия. Даже Рабикову такое предположение кажется излишне смелым. Но вот то, что в новое, вероятно брежневское, соглашение эта плата – продлением жизни – была включена, представляется мне очевидным и подтверждается известными фактами.
Удивительное это было время. Страна жила как бы в едином трудовом вдохновении: строилось первое в мире социалистическое государство, перекрывались реки, выращивались, судя по сводкам, неимоверные урожаи, будто из-под земли, возникали гигантские промышленные предприятия, человек вышел в космос, праздничные ликующие демонстрации омывали трибуны, мы всерьез гордились своим образом жизни – и казалось, еще усилие, еще один шаг, и мы теми же колоннами демонстрантов войдем в светлое завтра, и никто из перекрывающих, выращивающих и ликующих, ни один из гордящихся и демонстрирующих даже не подозревал, что надежно замурованное под мраморными глыбами Мавзолея, заложив руки за спину, выставив вперед клинышек рыжеватой бородки, частыми неистовыми шагами мерило заточение то, чему не было, вероятно, еще аналога в истории человечества. Мертвый холод, наверное, царил под сводами, и «энергия жизни», мгновенно впитываясь, не могла ни согреть его, ни по-настоящему оживить. Оно было смертью и омертвляло все, к чему прикасалось.