После бичевания Иисус претерпел много насмешек и издевательств от грубых римских солдат. Им казалось очень забавным потешаться над претендентом в «цари». Они одели на Христа красную, пурпурную одежду[265] и сделали Ему «корону», сплетя венок из терновника. Так они приветствовали «царя», а потом били Его по голове и по лицу. Христос все переносил в молчании, – подобно тому, как говорил пророк Исайя: «Я предал хребет Мой биющим и ланиты Мои поражающим; лица Моего не закрывал от поруганий и оплевания» (Ис 50:5–7).
Когда Иисус вышел к народу в терновом венце, Пилат воскликнул: «Се Человек»[266] (Ин 19:5), побуждая проявить снисхождение к претерпевшему бичевание страдальцу. Но первосвященники и старейшины продолжали обвинять Его, говоря: «Мы имеем закон, и по закону нашему Он должен умереть, потому что сделал Себя Сыном Божиим» (Ин 19:7). Эти слова вселили суеверный страх в язычника Пилата. Подобное настроение усугубилось тем, что жена Пилата просила его ничего не делать подсудимому Праведнику: ей снился о Нем особенный сон (Мф 27:19).
Подумав, что Иисус может быть одним из «воплощений» языческих богов, Пилат спросил: «Откуда Ты?» Не получив ответа, он раздраженно напомнил о своей власти решить Его судьбу. Христос сказал: «Ты не имел бы надо Мною никакой власти, если бы не было дано тебе свыше; посему более греха на том, кто предал Меня тебе» (Ин 19: 9–11). Безусловно, на фоне невольной симпатии Пилата к Иисусу непримиримая ненависть членов Синедриона была видна еще ярче[267].
Пилат уже намеревался освободить Узника, но иудейские первосвященники пустили в ход последний аргумент: «Если отпустишь Его, ты не друг кесарю; всякий, делающий себя царем, противник кесарю» (Ин 19:12). Таким образом они намекали, что донесут на Пилата, если тот даст уйти от суда политическому преступнику, покусившемуся на царский престол. Нужно понимать, что римские чиновники больше всего боялись именно обвинения в нелояльности императору. «Кесарем» в то время был мрачный и подозрительный Тиберий, сурово каравший даже малейшие проявления стремления к независимости от Рима.
Этот довод оказал решающее влияние на прагматичного Пилата. Он, не верящий в объективную истину, не был готов отстаивать интересы Невиновного, если это чем-то грозило ему самому