И вот однажды летом 1915 года, будучи в состоянии полной безысходности, почти в отчаянии, он воскликнул:
– Господи, если Ты есть, откройся мне!
И Господь открылся.
«Невозможно передать, – говорил батюшка, – то действие благодати, которое убеждает в существовании Бога с силой и очевидностью, не оставляющей ни малейшего сомнения у человека. Господь открывается так, как, скажем, после мрачной тучи вдруг просияет солнышко: ты уже не сомневаешься, солнце это или фонарь кто-нибудь зажег. Так Господь открылся мне, что я припал к земле со словами: „Господи, слава Тебе, благодарю Тебя! Даруй мне всю жизнь служить Тебе! Пусть все скорби, все страдания, какие есть на земле, сойдут на меня – даруй мне все пережить, только не отпасть от Тебя, не лишиться Тебя!“»
Сколько продолжалось это состояние – неизвестно. Но, очнувшись, Николай услышал мощные, размеренные удары церковного колокола. Сначала он полагал, что звонят неподалеку. Но звон не прекращался, да и время было уж слишком поздним для благовеста – за полночь.
Так в одно мгновение совершился полный переворот в мировоззрении будущего подвижника.
Бедным да смиренным Господь Сам лампады возжигает
В «Летописи Серафимо-Дивеевского монастыря» есть трогательный рассказ о супругах Мантуровых, которые несли крест добровольной нищеты. Михаил Васильевич, духовный сын и ближайший помощник преподобного Серафима Саровского, позже ставший известным как «служка Божией Матери и преподобного Серафима», выслушивал по этому поводу негодование своей жены, лютеранки по исповеданию, всегда молча.
Только вздыхал.
«Меня это еще больше раздражало, – вспоминала позднее Анна Михайловна. – Так вот, раз, когда мы до того уже дошли зимою, что не было чем осветить комнату, а вечера стояли длинные, тоскливые, темные, я раздосадовалась, разворчалась, расплакалась без удержу. Сперва вознегодовала на Михаила Васильевича, потом на самого батюшку отца Серафима начала роптать и жаловаться на горькую судьбу мою.
А Михаил Васильевич все молчит да вздыхает. Вдруг слышу какой-то треск. Смотрю – Господи! Страх и ужас напали на меня. Боюсь смотреть и глазам своим не верю… Пустая, без масла, лампада у образов вдруг осветилась белым огоньком и оказалась полная елея. Тогда я залилась слезами, рыдая и повторяя:
– Батюшка Серафим, угодник Божий, прости меня, Христа ради, окаянную, роптунью недостойную – никогда более не буду!