Открыв Японию сейчас для торговли и культурных сношений, мы
поможем друг другу. Возможно, не будет американских кораблей в 1862
году, которые под страхом уничтожения заставят Японию открыть
границу, прогнуться под политику Европы. На наших пушных промыслах
на Дальнем Востоке перестанут голодать работники, потому что
продовольствие из Петербурга везти тяжело и долго. А открыв
торговлю с Японией, мы могли поставлять продовольствие в Русскую
Америку.
Если я вернусь домой, дело может дойти до суда. Меня выгонят из
института, поставят крест на моей профессии, заставят понести
наказание за мой длинный язык. Я перестану быть поводом для
гордости отца. Вряд ли он вообще сможет назвать меня дочерью после
этого.
А если я не вернусь?
– Сергей Александрович, думаю, настало время поведать Вам мою
историю. – Я провела ладонью по горлу, будто так смогла согнать
ставший там ком.
– Я, наверное, пойду… - Иванов принялся подниматься.
– Нет, Роман Гавриилович, останьтесь. Хочу, чтобы Вы были
свидетелем моих слов. – Иванов присел обратно. А я, отставив свою
чашку с чаем в сторону, начала неспешный рассказ, стараясь не
упустить ничего из внимания. В том числе контролируя своё поведение
– взгляд, дыхание, руки, плечи. Но не забывая поглядывать время от
времени на Голицына.
Рассказала сначала о сиротке Вере, которая осталась без единой
родной души на этом свете, с которой так немилостиво обошлась
судьба и родная тётка. Потом о своём преступление, о прибытии в
Петербург, неприятном происшествии в подворотне и так вплоть до
дома губернатора. Доктор подтвердил мои слова начиная от синяков,
заканчивая тем фактом, что он лично вправлял мне руку.
– Теперь я хотя бы знаю, как вы познакомились. – Усмехнулся
Голицын, но было видно, что взгляд его крайне серьёзен.
И лишь после этого я поведала выдуманную историю о японце,
который, якобы жил у нас в поместье. Скромно добавив:
– Если я смогу быть полезной в подготовке к Вашей миссии, Сергей
Александрович, то я в Вашем распоряжении.
За столом повисло неловкое молчание. Иванов не знал, что ещё
добавить к моему рассказу, а графи, видимо, размышлял над моими
словами. Он в задумчивости водил пальцами по ручке своей чашки, а я
с замиранием сердца ждала его ответа. Теперь я взаправду доверяла
свою жизнь этому человеку.