Анна Петровна испугалась.
– Вам плохо? Может, «скорую» вызвать?
– Не надо, – сказал через силу, хотя голова кружилась.
– Тогда вас домой доставим, – продолжала она. – Как раз Виктория Семёновна ехать собралась, и увезёт.
Пупышов живо подхватил:
– Вот и прекрасно! Ты, Пётр Сергеич, дома полежи, капелек попей. Меня тоже иной раз прижмёт так, корвалольчику пузырек тяпнешь, и порядок… Можно дальше бегать.
И вот тут-то случилось чудо – словно блеснул луч солнца.
В комнату вошла Она! Я замер, дыхание остановилось. Вся была светлая: белое лёгкое платье, такие же туфли на высоком тонком каблучке. Личико круглое, носик прямой, чуть курносенький, волосы немного кудрявые, золотые. И не соломенные, а темноватые, как старинная медь. Была необычная, милая, просто нет слов, чтобы описать её.
– Как себя чувствуете? – спросила негромко, И, не дожидаясь ответа, взяла мою руку, стала считать пульс. Строго сказала:
– Надо срочно расширить сосуды. Павел, налей коньяку. – Пупышов даже скривился, нехотя накапал неполную рюмку. Она молча взяла бутылку, долила её доверху. Тут у Пал Палыча хамство прорвалось.
– Ё-моё! Новое дело, коньячок-то, между прочим, французский. «Подавись ты им» – подумал я, и рюмку брать не стал.
Виктория Семёновна, это, конечно, и была жена его, скомандовала:
– Ну-ка, пить без разговоров!
Взял рюмку и выпил, сердце уже не кололо, то ли от коньяка, то от одного её присутствия. Потихоньку встал с кресла.
– Спасибо большое, я пойду.
Пупышов явно обрадовался, что избавится от меня.
– Отпустило и ладненько. Гуляй тогда, потихоньку до дома, там полежишь, и всё будет о'кей.
– Нет, – возразила она. – Пешком нельзя, только на машине. – Оглянулась на Анну Петровну и та сразу подхватила меня под руку и увела. Шёл и думал: как она, такая нежная, терпит этого хама? Почему и зачем?
Как только этот чудик закрыл за собой дверь, Пупышов налил рюмку, выпил залпом, сказал громко и весело:
– Так-то лучше, только «скорой» тут не хватало. Придёт этот лох в мой банк, куда на хрен денется, а там ребята «обуют» его по полной программе. – Налил ещё рюмку, выпил. – Ну, за всё хорошее, за мой жилой комплекс здесь, и за отель во Франции. Ладно, пошёл овсянку есть, заржу скоро, как лошадь, чтоб она пропала, но здоровье беречь надо.
Встал, и от полноты чувств и от коньяка громко закричал: