Неторопливо брёл по улице, то и дело ударял себя твёрдыми краями
чемодана по ногам (даже без книг по математике ноша оказалась для
меня чувствительной: два занятия на турниках около школы не сделали
меня атлетом). Смотрел по сторонам из-под короткого козырька на
головном уборе. Будёновка, разношенные туфли, видавшая виды
одежонка, давно просившийся на покой чемодан – мой облик полностью
соответствовал обстоятельствам. В этот раз я выглядел именно тем,
кем хотел. А не выделялся бледным пятном среди щеголевато
наряженных (по нынешним меркам) советских студентов.
Улица Александра Ульянова почти не изменилась с того дня, когда
я был здесь в прошлый и единственный раз. Разве что асфальт под
ногами ещё не покрылся трещинами и не вздыбился из-за древесных
корней. Да деревья вдоль дороги казались пониже, а вместо
сигаретных фильтров на земле всё больше замечал окурки папирос. В
середине девяностых я приезжал сюда вместе со своей институтской
кураторшей – Людмилой Сергеевной Гомоновой. Помогал донести до дома
её родителей тяжёлые пакеты с продуктами (Гомонова тогда
«затарилась» «по блату» копчёной колбасой, сыром и прочими
«дифицитами»).
В тот раз я вот так же кряхтел под тяжестью ноши – несмотря на
то, что обладал гораздо большей, чем теперь, грузоподъемностью. И
не особенно присматривался к местным достопримечательностям. Если
таковые на этом отрезке вообще встречались – хоть тогда, хоть
сейчас. Потому и не мог бы сказать, что изменилось за двадцать лет
на километровом участке дороги между свежепереименованным
проспектом Гагарина (бывшим – Красносельским), в который переходил
проспект Ленина, и спрятанной на краю города улицей Александра
Ульянова, что начиналась там, где хрущёвки сменялись одноэтажными
«сельскими» домами.
Миновавшее зенит солнце светило ярко, но уже не припекало, как
летом. Сентябрь в Зареченске обычно всё ещё радовал глаз зелёной
листвой. Но уже не мучал жарой и духотой – намекал, что всё же
являлся осенним месяцем. Из рассказов Людмилы Сергеевны я помнил,
что зима в нынешнем году будет необыкновенно снежной. А вот об этой
осени Гомонова ничего не говорила. Я смотрел на следы, что остались
на земле от ливневых потоков (дожди в Зареченске были, пока мы
собирали урожай капусты) и размышлял о том, где раздобуду
нормальную обувь на осень и зиму – вместо того, чтобы думать о
Каннибале.