В моей голове постепенно выстроился план мероприятий на
ближайшие полгода.
Глобальных задач я перед собой пока не ставил: двадцать пятое
января тысяча девятьсот семидесятого года виделось мне контрольной
точкой – казалось, что после этой даты многое в моей новой жизни
прояснится. Чем бы я ни решил в итоге заняться в будущем (походом
во власть для спасения страны или подготовкой почвы для комфортного
проживания за пределами развалившегося СССР), диплом горного
инженера мне точно пригодится (игнорировать полученный в прошлой
жизни опыт работы в этой сфере я не собирался). Да и стипендия
отличника будет нелишней. Поэтому я запланировал активно взяться за
учёбу.
Ну и попутно я решил «сделать мир хоть немного лучше» - спасти
десяток человеческих жизней (чтобы в старости не считать прожитые
годы бессмысленно потраченными). Ведь у меня сейчас для этого были
все возможности. С послезнанием спасение жизней обещало стать
рутинным делом: следовало всего лишь поднять со стула зад и вывести
на чистую воду пару-тройку маньяков – ерунда. Что буду делать в
случае с Каннибалом, я примерно определился. До седьмого ноября
придумаю и как разобраться с Гастролёром. Учёба, маньяки – ничего
сложного. А вишенкой на торте станет спасение от удара молотком
Светы Пимочкиной.
***
Третий день полевых работ не принёс ничего нового. Всё то же
яркое, но уже не обжигающее сентябрьское солнце над головой.
Капуста (много капусты!) – на третий день ни я, ни другие студенты
уже и помыслить не могли употреблять её в пищу (уверен, после этой
поездки ещё долго не сможем на неё смотреть). Деревенская романтика
(мытьё у колодца, уличные туалеты, пыль и насекомые). Назойливое
внимание со стороны комсорга, которая решила залечить меня
насмерть.
Благодаря Пимочкиной я много раз пожалел о том, что «заболел».
Света с утра и до позднего вечера вертелась вокруг меня, как та
заботливая мамаша вокруг несмышлёного ребёнка. Пыталась вылечить
мне не только горло – занималась «профилактикой» и других,
вымышленных ею же заболеваний. Заявляла, что у меня «ослабший
организм», что я нуждаюсь в «усиленном кормлении». Вливала в меня
«горячее»; пичкала не только гематогеном (его запас у Пимочкиной
оказался неистощим), но и «правильной пищей».
Студенты надо мной посмеивались – по-доброму. Тот факт, что я
стал объектом экспериментов комсорга, стал очевиден всей группе.
Каждый объяснял поведение комсорга по-своему (как и моё): одни
студенты не видели в нём ничего необычного, другие шушукались, что
Светка «положила на детдомовца глаз». Я же к чужим мнениям не
прислушивался – удивлялся собственному терпению. А ещё дивился
тому, что при получении мной очередной порции гематогена
раздражение в адрес Пимочкиной притуплялось.