Вскрылось тогда и ещё одно невероятное обстоятельство. В прессу
просочилась информация, что некоторые из обнаруженных во дворе дома
Рихарда Жидкова костей в прошлом подвергались термической
обработке. Журналисты смаковали этот факт в своих статьях,
объясняли непонятливым читателям, что кости когда-то варили или
запекали в печи. Они же и предположили, что покойный пенсионер не
просто убивал людей – питался человеческими останками сам и кормил
ими собаку (на костях нашли следы от собачьих зубов). Жидкова в
газетах окрестили Зареченским каннибалом.
К соседней кровати подошёл Пашка Могильный – принялся рыться в
рюкзаке. Я сомкнул веки, притворился спящим: не желал, отвлекаться
от размышлений. Лежал и представлял, что в это самое время на улице
Александра Ульянова преспокойно живёт убийца-каннибал Рихард
Жидков. Мужчине в этом году исполнилось (или исполнится?) пятьдесят
два года. Его успешная карьера маньяка продлится ещё два десятка
лет. Он так и не понесёт наказание за совершённые преступления. А
может, ещё и убьёт Свету Пимочкину – если та сунет свой острый нос
в его дела. Замаскирует преступление под действия своего
коллеги.
Я не чувствовал себя карающей дланью правосудия. И никогда не
был фанатичным борцом «за правду», как тот Павка Корчагин, ставший
любимцем и идеалом для Александра Усика. И пусть я тоже теперь Саша
Усик. Но совершенно не похожий на прежнего Усика – на Комсомольца.
Мысли о том, что кто-то где-то не понёс наказания за прежние
прегрешения, совсем не мешали мне спать. «Пусть тот, кто без греха,
первым возьмет камень и бросит в нее». Я не чувствовал, что вправе
бросать камни. Но был уверен: не прощу себя, если не попытаюсь
спасти тех, чьи кости пока не лежали в земле под окнами дома
Зареченского каннибала.
Тем более что подвиг совершать мне и не требовалось. Достаточно
было вообразить себя сознательным советским гражданином… осторожным
сознательным советским гражданином – совершить анонимный звонок в
полицию… в милицию. Я теперь, конечно, не та фигура, по чьему
свистку бросаются в бой милицейские чины (да и представляться не
собирался). Но верил, что правоохранительные органы брежневских
времён не оставят сигнал о чудовищном преступлении без проверки
(заставлял себя в это верить, душил огонёк сомнений). «Во всяком
случае, начну с анонимного звонка, - подумал я. – А там… что-нибудь
придумаю».